части кто-нибудь употребляет наркотики?
– Не знаю. Может быть, вы слышали громкую историю о том, как два наши солдата украли барана, изнасиловали его, потом развели костер и съели?
– Да… что-то припоминаю… в газете писали. Вы считаете себя нормальным?
– Нет.
– В чем ваша ненормальность?
– В том же, в чем и всех людей. Думаем одно, говорим другое, делаем третье.
– Вы читали журнал с романом Рэгтайм?
– Я разделил чтение с другом по отделению.
– Если у вас не будет нарушений в эту неделю, я буду ходатайствовать о вашей выписке.
– Буду признателен.
Василий снова повел меня на отделение. Санитар изможденный, крупный, с лицом красным, с маленькими безразличными глазками, в которых ничего, кроме желания выспаться и сорвать с кого-нибудь куш.
– Сигареты завтра, – вяло сказал он, будто понимая мои мысли. – Опять моя смена. Серега запил.
Из коридора меня выселили на место умершего старика. В палате четверо. Один высокий худой студент, который каждую минуту отплевывался – будто бы год назад укусил кроличью шапку. Не псих. Но тип неприятный. Разговаривать не хочет и на все плюет в прямом смысле. Другой лежит на койке и постоянно изгибается, санитарка убирает за ним экскременты. Не встает. Не воспринимает мир напрочь. Наверное, шизофреник. Третий оперный артист с повязкой вокруг шеи. Молчит. Если он сорвет повязку и запоет, произойдет ядерный взрыв, и все погибнут. В своем роде, гуманист. Четвертый – поэт Чагин, худенький скромный мужичок в очках, которого я бы в обычной жизни принял за бухгалтера. Ожидает перевода в спецбольницу тюремного типа. Сидит на кровати и усердно строчит карандашом стихи в тетрадь. Трудно представить, что год назад в голове «бухгалтера» затикала мина, в носу появился трупный запах, Чагин соорудил обрез, пошел в магазин и снес там дробью полголовы продавца-кассира. Зачем? Известно одному Чагину и его бреду.
Сигареты и чай в отделении – самая большая ценность. К чаю всухомятку я был равнодушен, без курева не мог.
Когда больные ходили взад-вперед по коридору, кто-то из них вдруг сворачивал в сторону туалета. И тогда срабатывала странная интуиция – вслед за ним сразу шли три-четыре человека. Я в их числе. Мы знали, что человек будет курить. Рассаживались на корточках, опираясь тапками на холодные плитки туалета. Обладатель сигареты важно снимал штаны, устраивался удобно на прессованных подножках очка, закуривал и делал свои дела. Потом передавал окурок ближайшему соседу. Тот делал одну-две затяжки и передавал другому. Сигарета выкуривалась до основания.
Когда Василий принес мне «Приму», королем туалета на время стал я.
Перед выпиской меня дважды навестила санитарка приемного покоя. Один раз в присутствии кухонных работников мы поцеловались. Она ничего не боялась. Генеральская дочь.
Schizophrenia
Холодная
