сказать, раз в жизни даже от нее может быть польза?
– Умолкни, Страйк! – рассердилась Робин. – Если тебе нравится чехарда временных секретарш – дело твое, но я люблю, когда сообщения передаются слово в слово и вся документация сортируется и регистрируется своевременно.
Она сделала фотографию на телефон и отправила ее Пат с просьбой о расшифровке. А Страйк между тем отметил, что прежде Робин не называла его по фамилии, когда злилась. Как ни парадоксально, это прозвучало теплее, чем обращение по имени. Ему понравилось.
– Извини, что наехал на Пат, – сказал он.
– Кому сказано: умолкни. – Она не сумела скрыть улыбку. – Что на Даутвейта накопал Лоусон?
– Когда Лоусон решил побеседовать с этим красавцем и выяснил, что тот съехал с квартиры, уволился и не оставил адреса для пересылки корреспонденции, это сразу его заинтересовало; оно и понятно. Кое-какие сведения он слил газетчикам. Все старались выманить его из укрытия.
– И как – сработало? – спросила Робин, хрустя чипсами.
– Сработало. Наутро после выхода статьи насчет «ловеласа» Даутвейт сам явился в полицейский участок в Уолтэм-Форесте – видимо, испугался, что скоро и Флит-стрит, и Скотленд-Ярд начнут ломиться к нему в дверь. Он рассказал, что в настоящее время сидит без работы и снимает комнату. Дежурный вызвал Лоусона, и тот немедленно примчался, чтобы допросить подозреваемого. Вот здесь полный отчет. – Он подтолкнул к Робин несколько страниц с самого низа стопки. – Все, что Лоусон добавляет от себя, сводится к следующему: «испуганный вид…», «уклончиво…», «нервозность…», «весь в поту», да и алиби было хлипкое. Даутвейт говорит, что вечером одиннадцатого октября он смотрел квартиры.
– То есть одновременно с ее исчезновением он уже подыскивал себе новое жилье?
– Совпадение? Допустим, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он не может назвать ни одного посещенного адреса и ни одного человека, способного его вспомнить. А под конец объясняет, как происходили поиски жилья: он сидел в ближайшем кафе и обводил кружками газетные объявления. Но опять же: в кафе никто не смог его вспомнить. По его словам, в Уолтэм-Форест он перебрался по той причине, что после допроса у Тэлбота одно название Кларкенуэлл вызывало у него депрессивные ассоциации, ведь его выставили главным подозреваемым, да к тому же на работе отношение к нему изменилось после самоубийства любовницы – жены сотрудника.
– Что ж, охотно верю, – сказала Робин.
– Лоусон вызывал его на допрос еще дважды, но вытянуть больше ничего не смог. На третий допрос Даутвейт явился с адвокатом. Тогда Лоусон поумерил свой пыл. В конце-то концов, на Даутвейта у них ничего не было, хотя он выделялся из всех подозреваемых. И даже то, что в кафе его никто не запомнил, легко объяснялось: это очень людное место.
В паб ввалилась развеселая подвыпившая компания, наряженная в хеллоуинские костюмы. Робин перехватила машинальный взгляд Страйка, брошенный на юную блондинку в облегающем
