женщина погрузилась в мир мечтаний, воображая юных своих подопечных и составляя для них счастливые биографии. В подобных вымышленных историях сама Полина тоже присутствовала, видя себя в непрерывном контакте с взрослеющими детьми.
Это не закончилось и после ее освобождения. Выйдя на волю, она продолжала прежнее светлое существование в мечтах, а в реальной жизни ограничивалась обеспечением минимальных житейских нужд, словно повинность отбывала. Поэтому и вернуться к педагогической работе не захотела.
Такая, подобная пустоцвету, жизнь и продолжалась у нее вплоть до того июльского дня 1993 года, когда она узрела на Финляндском вокзале тот самый поезд-призрак, украшенный пионерской символикой и портретами Сталина. Это экстраординарное событие, происшедшее в присутствии родного человека, и вернуло ее к реальности.
Полина вспомнила и об ужасной судьбе своих коллег, сопровождавших детей. Они все до одного попали под следствие, как и технический персонал, даже станционная дежурная из Каннельярви. Им инкриминировали тяжкие преступления – измену Родине, групповой захват транспортного средства с целью угона за границу, в Финляндию. Дежурную сочли участницей преступного сговора, умышленно содействовавшей угону.
Никто из следователей и прокуроров даже не задался вполне резонными вопросами – зачем же якобы угнанный поезд снова оказался в Каннельярви и почему никто из работников железной дороги не видел состава с детьми на станциях, расположенных за этим поселком? Полина предполагала, что они, разумеется, задумывались об этом, но открыто сказать попросту побоялись.
Оба машиниста паровоза и педагоги со стажем получили большие сроки. Полина, подобно другим молодым учителям и пионервожатым, могла бы отделаться пятью годами. Но поскольку она признала свою вину в том, что ляпнула тогда в Санкт-Петербурге глупость про поход в продовольственный магазин, государственный обвинитель на основе этих фактических показаний подследственной пришел к выводу, что имела место измена Родине, и потребовал для нее десять лет строгого режима. Почти полностью свой срок Полина и отбыла, так как до «кан-нельярвинского дела» руки у комиссии по реабилитации дошли не скоро.
Свой драматичный рассказ Максим закончил словами:
– После того нашего с ней разговора на вокзале тетка моя как заново родилась. Несмотря на свой пожилой возраст, устроилась на работу в школьную библиотеку, обзавелась друзьями в педагогическом коллективе и зажила вполне обычной человеческой жизнью. Жаль, продлилось это не слишком долго. Ныне Полины уже нет с нами. Но ее история так и осталась для меня непонятной. Неужели, когда тот поезд оказался в Санкт-Петербурге, нельзя было разрешить ситуацию как-нибудь иначе, без таких последствий?
– А как вы сами поступили бы, Макс, оказавшись на месте кого-нибудь из этих учителей? – неожиданно спросил Матилал.
– я не стал бы дожидаться
