любуясь золотом, которое так любил. Спрятав деньги в шкатулку, которую велел подать себе на постель, первый министр начал показывать все свои драгоценные камни Тюбефу, который видя это старание в подобную минуту, ожидал получить какую-нибудь дорогую вещь. Он надеялся тем более, что кардинал несколько раз, взвешивая на руке драгоценности, сказал:
– Я желаю передать вашей супруге…
– Что? – спросил наконец Тюбеф, слушая недоконченную фразу.
– Мое искреннее уважение, – прибавил скупой итальянец, запирая шкатулку.
Бедный президент покраснел от стыда и ушел, унося только лишнее смущение.
А между тем ни Жоли, ни театинский монах, исповедующий кардинала в эти последние минуты, не хотят давать ему разрешения, пока он не возвратит приобретенных нечестно богатств… Вчера носился при дворе слух, что вследствие увещаний он согласился возвратить все королю. Если так, оба духовника будут довольны; но умирающий не сознался этим строгим казуистам в том, что, как говорят, делая эту общую уступку, он будто бы имел уже в руках декрет Людовика XIV, которым король оставлял за кардиналом все, приобретенное последним во время министерства.
Папский нунций, который для отпущения перед смертью грехов члену священной коллегии не имел предписания останавливаться над мелочными требованиями совести, исполнил эту обязанность сегодня утром в комнате кардинала. Его эминенция отвечал ему по-итальянски: «Прошу вас передать его святейшеству, что я умираю его слугой, и что чрезвычайно обязан ему за отпущение, в котором, сознаюсь, я весьма нуждался. – Поручите меня его святым молитвам».
С этой минуты только король, Теллье и Жоли могли доходить до кардинала. Его первый чиновник Кольбер стоит в темном проходе между гардеробом и спальней и спрашивает фамилию у всех проходящих для доклада министру. Никто не может пройти самовольно.
Трудно согласить все, что рассказывают о тайных наставлениях, которые при последнем свидании будто бы дал королю тот, кто девятнадцать лет управлял государством. Одни уверяют, что месяц тому назад Теллье написал их под диктовку кардинала; другие говорят, что его эминенция ограничился словесным советом государю – не иметь первого министра. Третий слух, что умирающий будто бы сказал в заключение следующие слова:
– Научитесь уважать самого себя, и вас будут уважать другие.
19 марта вечером Мазарини не стало[9]. Франция освободилась наконец от подчинения римскому пурпуру; мы свергли иго итальянцев, завезенных к нам Катериной Медичи: с сегодняшнего дня начинается царствование наших королей.
Что сказать о первом министре, сходящем в могилу, как произнести приговор после стольких различных суждений о столь замечательном человеке? Наружности Мазарини был красивой, роста выше среднего, хорошо сложен и грациозен; цвет лица здоровый, нос большой, немного расширенный к низу, глаза живые, зубы белые и ровные, лоб широкий и величественный, волосы каштановые, немного курчавые, борода черноватая
Он умер в Венсенском замке, где находился двор, выехавший в тот самый день. Сердце кардинала погребено в церкви театинских монахов, к которым он постоянно благоволил; тело же его похоронено в церкви коллегии Четырех Наций, начатой этим министром и на окончание которой он оставил два миллиона. Мазарин умер пятидесяти девяти лет; можно значит сказать, что он властвовал девятнадцать; кардинальскую же мантию носил двадцать один год. Людовик XIV подписал, не читая, завещание своего первого министра и заставил уважать его последнюю волю. Сто тысяч франков он отказал отцам теативам для перестройки церкви, великолепный алмаз вдовствующей королеве, тридцать дорогих изумрудов Монсье, который получил уже пятьдесят тысяч экю от кардинала. Великолепную картину Тициана дону Люису Гаро, которого Мазарин очень любил. Наконец особым параграфом завещания он заявил волю, чтобы пенсион, выдаваемый им литераторам, был продолжаем и по его смерти. Остальная часть его громадных богатств перешла к наследникам. Мы еще будем иметь случай поговорить об этом.
