эта наяда не от меня рождена. Уж не знаю и от кого, – он задумался ненадолго, а потом добавил: – Надобно сказать, все мы люди, все человеки не без слабости. Правда, теперь я уже не тот… и потому ко мне, вместо жизнерадостной гризетки все чаще забегает мысль о неминуемой и скорой смерти и заставляет задумываться.
– Вам еще рано о смерти задумываться, – заметил Николай.
– Из чего ты сделал такое заключение, мой друг?
– Из того, как вы ездите верхом, дядюшка. Мне, молодому, фору дадите.
– Лошади – моя последняя страсть, – улыбнулся спутник Николая. – Позволь заметить, что мне теперь уже скоро семьдесят. А это – как раз такой возраст, когда человеку после всех страстей и бурления остаются лишь вот такие услады, как верхом проехаться, да еще размышления… истинно сказано: когда дьявол постареет, он сделается пустынником… вот и я, старея, все больше о смерти думаю…
– О смерти всякий должен думать. И помнить о том, что она всех поджидает.
– Разумно, разумно, мой друг. Да, человек живет, наслаждается жизнью, а потом умирает, и все его муки, радости и усилия исчезают вместе с ним, как будто никогда ничего и не было… Это ужасно…
– Ужаснее жить без пользы, – откликается Николай. – Словно и не живешь на свете, когда пользы от тебя никому нет.
Проскакав по окрестностям некоторое время, они вернулись назад к конюшне и спешились, отдав поводы коней конюху и его помощнику.
Где-то недалеко раздался колокольный звон. Павел Григорьевич перекрестился и произнес со вздохом:
– Немало я был грешен, друг мой, а вот теперь под старость уверовал в Бога еще больше, чем прежде. Наверное, это из-за того, что скоро, скоро, он призовет меня.
Князь снова вздохнул.
– А мне кажется совершенно неестественным, чтобы человеческий ум мог совершенно исчезнуть, – сказал Николай. – Ведь не может быть так, чтобы то, что говорило, радовалось, постигало все окружающее, все запечатлевало в себе, кончалось полным небытием, как простая разрушенная машина…
– Это мы только после смерти узнаем… – откликнулся на его слова старый князь. – Правда, уже и не расскажем никому… но, по правде сказать, я ужаса перед смертью не ощущаю вовсе… и все более склоняюсь к мысли, что со смертью еще не всё будет кончено, что моя душа и после могилы будет жить… и жить лучшей жизнью, чем, скажем, наша светская жизнь.
– Я совершенно с вами согласен, – заметил Николай. – А что касается светской жизни – так она меня совсем не прельщает.
– Что так?
– Слишком много в ней суетного и не искреннего.
– И вправду, мой друг, – согласился Павел Григорьевич. – Поверь мне, это именно так. Я бывал в свете, знаю его и потому вот что тебе скажу: остерегайся его. И вообще будь с людьми осторожен.
– Вы советуете мне не доверять людям?
– Нет, доверять нужно, но только в крайнем случае.
– В крайнем случае?
– Да, мой друг, только редким и проверенным
