мыслям: вот и попробуй, позаботься о такой! Такая скорее с голоду умрет, чем примет постороннюю помощь. И что прикажете делать? Но отступать и сдаваться без боя он не собирался.
Игнат стоял в самом центре смотровой площадки парка «Зарядье» и словно парил в воздухе. Под его ногами проезжали автомобили, стиснутая набережной, несла свои мутные воды река. Он облокотился о перила и посмотрел вокруг: далеко, до самого горизонта, покрытый вуалью смога раскинулся гигантский мегаполис. Пеструю ткань городских кварталов протыкали вспыхивающие на солнце шпили и купола церквей. В лабиринтах улиц, проспектов, площадей, переулков и тупиков копошился человеческий муравейник. Как вязкая кровь по венам, по магистралям медленно двигались автомобили, скапливаясь на перекрестках в пробки – тромбы. Нелепыми стеклянными скалами громоздились небоскребы Москва-сити. И где-то в этом городе была ОНА.
Зверь в его душе клацнул зубами и вздыбил шерсть на холке. Ноздри трепетали в тщетной попытке уловить, вычленить из сотен, тысяч разнообразных запахов один, самый важный и нужный – запах жертвы. Но напрасно. Этот отвратительный город, этот монстр, раздутый и неуклюжий, безобразный в своей многоликости, не желал выдавать ему беглянку, прятал ее. Зверь зарычал от досады. Неужели ему придется признать свое поражение? И перед кем?! Перед безмозглой дурой, слабой, никчемной, убогой девчонкой, осмелившейся пойти против его воли? Руки сами собой сжались в кулаки с такой силой, что побелели суставы.
Ноги гудели после бесконечного поискового марафона, ныла поясница. Последний день отпуска, взятого специально для поисков, он просто бесцельно мотался по городу надеясь волчьим чутьем уловить хотя бы направление, в котором стоило искать. От голода урчало и посасывало в желудке. Он не помнил, когда последний раз нормально ел. Перекусы на бегу – не в счет. Игнат вздохнул и подставил разгоряченное лицо прохладному ветру, дувшему с реки, и вспомнил, как все начиналось семь лет назад…
– Мать, а кто это? – спросил Игнат, глядя в окно на небольшую группку людей в черных одеждах, что толпились на улице перед автобусом, украшенным траурными лентами.
– О ком ты, сынок?
Мать подошла сзади и выглянула в окно через его плечо.
– Да вон девчонка с Семеновной разговаривает.
Он смотрел, как толстуха Семеновна – продавщица из ближайшего продуктового – что-то нашептывает на ухо тоненькой хрупкой брюнетке, а та вздрагивает плечами, видимо, плачет, и вытирает глаза маленьким белым платочком.
– Так это Женя.
– Женька? Внучка старухи Макаровой? – Игнат так удивился, что повернулся и взглянул на мать, оторвавшись от созерцания печальной сцены. Лицо ее всегда бледное, с вечно опущенными уголками губ, с потупленным взором бесцветных глаз, сейчас выражало интерес, даже любопытство. Впалые щеки покрывал еле заметный румянец.
– Она самая.
