нтеллектуальной издательской системе Ridero
Бри
Бри (фр. Brie) – мягкий сыр из коровьего молока, получивший своё имя по названию французской провинции (расположена в центральном регионе Иль-де-Франс…
При прочтении, рекомендуется слушать музыку Йозефа Гайдна.
Ужин в дорогом ресторане. Двое. Он в возрасте, украшен благородной сединой. И его мальчик, стройный, красивый с возвышенными чертами лица. Звучит Гайдн.
Матовые раковины устриц, красиво оформленные, лежали на блюде. Он взял одну из них, и положил перед ним.
– Попробуй.
– Они не такие, как те, что мы пробовали, в Таиланде. Те были более хрупкие, и юные.
– Да, а эти, совсем другие. Они сочетают в себе, достойную зрелость, с прекрасным свежим вкусом.
– Почему так?
– Посмотри, какая жесткая раковина. И какая нежная плоть. А вкус? Он специфичен, но прекрасен. Тебе нравиться?
– Да.
– А в сочетании с хорошим вином, он просто божественен. Ты не находишь?
– Это удивительное сочетание вкусов порождают во мне страсть. И она увлекает меня за собой, как горный поток несёт сорванный цветок.
– Прекрасно, мальчик мой. Прекрасно сказано Бри. Пожалуй, это стоит записать.
– Скажи, почему ты зовёшь меня, Бри?
– Попробуй его. – Он протянул ему тарелку с сыром. – Как он тебе?
– У него не обычный вкус. И он очень нежный.
– Как?
– Как, я не знаю с чем сравнить. Помнишь ту девушку на заправке?
– Ты всё ещё думаешь о ней?
– Нет, просто, ты попросил сравнения, а она это первое, что пришло мне в голову.
– Неужели не чего больше?
– Нет, позволь мне сказать. Мне очень хочется.
– Хорошо, говори.
– Спасибо. Она была тонкая, и гибкая как виноградная лоза. Она смотрела на меня большими тёплыми глазами. Они были как два озера наполненных до краёв чистой голубой водой. А её улыбка была подобна спелому, раскрывшемуся плоду, с белыми, молочными зёрнами граната.
– Прекрасно, прекрасно мой друг. Пиши дальше.
– Потом, когда ты ушёл в уборную, а я пил кофе, она подошла и села за наш столик.
– Ты говорил с ней?
– Да.
– Это было опрометчиво с твоей стороны.
– Она заговорила со мной. Я же не мог просто молчать.
– Хорошо, продолжай.
– Она спросила кто я и куда еду.
– Ты сказал ей?
– Да. От неё исходил такой обволакивающий аромат. Он погружал меня в неё. Он заставил моё сердце стучать так, что казалось ещё чуть-чуть, и оно выскочит из груди. Я был подобен листу, что сорвало порывом ветра и понесло вниз, кружа и бросая из стороны в сторону.
– Тебе было страшно?
– Да.
– Но ты всё равно говорил с ней.
– Да. Я не мог оторваться от неё.
– Ты понимал, чем тебе это может грозить?
– Да.
– И всё равно готов был лететь в эту пропасть?
– Да.
– Это дыхание болезни. Очень опасной болезни. Так погиб твой второй родитель.
– Расскажи мне, как это случилось.
– Это было сразу после того как мы усыновили тебя. Мы были в опере. Давали Гайдна. Что за чудная музыка. Ты только послушай её. Она словно вся жизнь человечества собранная в одних ладонях. Поистине она божественна. Мы сидели в ложе, я наслаждался великим метром, и его божественной музыкой. А Карл, твой второй родитель, он был глух к великому. Его тянуло ко всему низкому и отвратительному. Всему тому, что противоречит, человеческой природе. До самого антракта он смотрел в пропасть, с длинными ресницами, и голубыми глазами. Её звали Анна. Он ещё не осознавал гибели, к которой уже несётся с огромной скоростью. Во время антракта, он улизнул от меня и нашёл её. А я не мог ничего сделать, ведь я занимался тобой. В тот вечер Мы вернулись с тобой домой одни. А он появился только на следующий день. От него пахло, всем тем, непотребным, что превращает человека в животного. В животного наполненного похотью, и ложью. Лишая его истинного предназначения. Это было ужасное время. Он исчезал, подолгу оставляя нас одних, а возвращаясь, он лгал, лгал не прикрыто,
