Что ж, я же знала, что мое прибытие будет обставлено с помпой, так стоит ли удивляться?
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Мы прошли по взлетной площадке и миновали длинный коридор-трубу. Наверное, со стороны наша процессия выглядела комично: впереди, чуть сбиваясь от быстрого темпа, спешила Айю и подсказывала направление, за ней сосредоточенно цокала каблуками я, по бокам вышагивали два высоких амбала, а за нами – процессия политиков и депутатов.
Остановившись перед полупрозрачными дверьми, Айю окликнула кого-то в толпе, и мальчик-посыльный, тащивший мои чемоданы, услужливо протянул мне забранные ранее цветы и шары.
– Нет-нет, – взволнованно шепнула она, заметив, что я тянусь за шарами левой рукой. – Наоборот.
Она сама вложила мне связку шаров в правую руку, а в левую – букет цветов, который пришлось прижать к груди – по тяжести он был сопоставим с хорошим булыжником.
Уже ничему не удивляясь, я тихо поблагодарила и обернулась к дверям. Те разъехались в стороны, и я смело шагнула вперед.
Первая вспышка ослепила, но вторую я уже встретила с улыбкой. В огромном зале, предшествующем зоне таможенного контроля, шумело и волновалось людское море – толпа журналистов, репортеров и просто любопытных зевак оживилась. Послышались щелчки камер, крики, просьбы посмотреть направо и налево, плохо различимые в гвалте вопросы и приглушенные вопли возмущения – видимо, кого-то в порыве воодушевления если не затоптали, то существенно помяли.
Стараясь выглядеть приветливой и улыбаясь с таким рвением, будто от этого зависела моя жизнь, я, следуя негромким подсказкам Айю, осторожно пробиралась сквозь обступившую меня толпу. К счастью, за руки не хватали и оторвать на память фрагмент землянки не пытались. Возможно, проявлению вежливости способствовало присутствие охраны – все те же два высоких, мускулистых парня невозмутимо вышагивали рядом и изредка разводили руками, обозначая мое личное пространство и отпугивая смелых зевак и настойчивых журналистов своим хмурым, полным грозного обещания взглядом.
Я остановилась лишь раз, уже перед самым выходом в город. Обернулась, приподняв руку с зажатыми в ней шарами, и замерла, дожидаясь пока фотографы сделают снимки. Ракурс я выбрала удачный – вполоборота, так чтобы улыбка казалась задорной и немного лукавой.
Толпа радостно взвыла и с удвоенным воодушевлением защелкала камерами. Я выждала немного, а затем, когда в зале установилось некое подобие тишины, с сильным акцентом, намеренно совершая ошибки в произношении, медленно проговорила на цинфийском:
– Благодарю вас за встречу!
На секунду воцарилось мертвое молчание, словно кто-то резко погасил экран нетбука, транслирующего фильм, а затем раздался такой восторженный писк, переходящий едва ли не в ультразвук, что я испуганно ретировалась в прозрачные двери, с готовностью разъехавшиеся в стороны.
Улица встретила ослепляющим солнцем, и я зажмурилась от неожиданности. Ведь читала же, что на Цинфе яркое светило, но все
