Ржавый, – еда – одна из главных ценностей. Ты думаешь, я бы жрал консервы из какой-то хрени, понятия не имею из какой, и хлеб из вакуумных пакетов, напоминающий бумагу, если бы мог найти икру или еще что? Нет, друг, еды тут нет. Стабильно поесть дает только Система на точке, или, как я ее зову, на контрольке. С водой обычно проблем нет, а вот всякая химия, типа газировок, спиртного, это деликатес. Только за очки. И чтобы ты понял, все на Свалке – не земное, не такое, как на планете Земля. Если ты сейчас про колу или фанту подумал, забудь, здесь – что-то иное, но пить можно. И даже вкусного всего много, хотя, наверное, химия сплошная, со жрачкой – то же самое. Так что забудь о халяве. Хочешь вкусно покушать – выполняй сложные задания. А иначе Система будет тебя кормить трижды в день миской бурды, чем-то вроде белковой каши, с голоду не подохнешь, но безвкусная масса, похожая на обойный клей, будет застревать в твоей глотке уже через пару дней. Система не любит праздности, сидеть на заднице ровно не получится. Опасайся рэкетиров, не бери в долг, вовек не расплатишься. Тут можно жить. Только сложно. Слушай, ты слишком спокоен, – неожиданно заметил Ржавый, – я ведь лица забываю, имена и прозвища, какие-то факты из рассказанных биографий, но все равно кое-что в памяти остается. И, знаешь, редко такие флегмы, как ты, попадаются! В основном мне такие истерики закатывают! Мужики плачут иногда, как дети, пытаются влезть в капсулу, просят закрыть, думают, что их обратно отправят. А ты нормально так новость переварил, словно не в первый раз уже.
Жданов пожал плечами.
– Не знаю. А что, поможет, если я сейчас завою? Или буду назад проситься? Ваша всемогущая Система меня что, обратно отправит? Нет, тут только вперед.
Он зевнул, голова раскалывалась, он нуждался в отдыхе, очень хотелось спать.
– Ложись, покемарь, – предложил привратник, доставая из шкафа какой-то рулон типа туристической пенки и тонкое одеяло, – до рассвета еще часа четыре, бодрость тебе пригодится. Время, пока светло, используй по максимуму. Ночью хорошие люди сидят в нычке и носу не высовывают.
Жданов забрал у Ржавого «постельные принадлежности» и быстро устроил себе кровать у стены, глаза закрылись сами собой. В нос ударил запах мочи и крови, в груди появилась жуткая боль. Он открыл глаза, вокруг было темно, кто-то плакал рядом, женщина или девушка, в темной подворотне ни черта не разглядеть, только белый плащ, забрызганный темным. Где-то в городе стреляли. Далеко.
– Жив, – прошипел Юра. Его взгляд уперся в лицо лысого, тот лежал рядом в полуметре, его остановившийся взгляд, полный ненависти, упирался в переносицу капитана.
И тут Жданова толкнули, вспышка боли, и он, открыв глаза, увидел все тот же белый безликий потолок.
– Можешь не рассказывать, знаю, что тебе снилось, – пояснил рыжий. – Всем новеньким это снится. Ты думаешь, что ты жив и сейчас в коме. Это не так, забудь. Чем дольше тут будешь, тем реже будут эти сны, я знаю, о чем говорю. Наиболее яркие они, когда ты еще не занесен в Систему, но, когда получишь прописку, станет легче. Ты бы знал,
