Что-то заорал немец. Дебри были такой густоты, что девушка катилась по ним, как по клубкам колючей проволоки. Хлопнул выстрел. Катя, передергивая затвор «мосинки», свалилась на ползущего немца, успела заметить третьего, – сидел у рации, в аккуратно вырубленном среди шиповника «гнезде». Вел стволом «парабеллума»… Катя соскользнула за подраненного немца, как за бруствер, заставила заорать от боли, вскинуться. Два резких хлопка, – фриц-герой невольно принял в себя девятимиллиметровые пули. Дрогнув, обмяк. Катя одной рукой вскинула поверх ремней и сухарной сумки громоздкую «мосинку». День был невезучий, – пуля вышибла крошку в сантиметре над каской радиста. Мать его! И это с трех метров?! Прыгнула, – «парабеллум» плюнул навстречу. Катя едва успела почувствовать толчок и жгучую боль. Ударила по руке прикладом, выбивая пистолет. Упрямый фриц уцепился за винтовку. Да держи, – «мосинку» девушка уступила, ударила врага в лицо. Два раза. Хватило.
Развлечениями, вроде бокса, Екатерина Григорьевна Мезина никогда не увлекалась. Было время другие удары подучить. Полезные. Должно быть у современной девушки хобби?
Немец с уже неживым удивлением смотрел в голубое крымское небо. Нос у него стал поросячьим, кровь из сплюснутых ноздрей текла густыми сгустками. В наушниках что-то шуршало, волновалось. Подбирая «парабеллум», Катя хотела сплюнуть, но тут сзади ударила длиннющая автоматная очередь. Девушка распласталась на земле.
Тьфу, это товарищ военфельдшер душу отводит. Катя, кряхтя, поднялась, – правый бок жгло, исцарапанная грудь пылала, – как всегда, боль наваливалась с некоторой отсрочкой.
Выбираться из зарослей сержанту отдела «К» пришлось на четвереньках, – фрицы здесь натуральный крысиный ход проделали. С шага узкий лаз не заметишь. Должно быть, не первый день сидят корректировщики, если судить по упаковкам от сухпая. В расщелину подняться – вся дорога как на ладони и часть балки Бермана прекрасно просматривается.
Мотя упорно и бессмысленно дергала затвор автомата:
– Заело.
– Магазин пустой. – Катя мельком глянула на немца. От головы унтера уцелела одна откатившаяся каска. Два десятка пуль и не такой фарш сотворят. – Товарищ военфельдшер, оставь ты трофейное оружие. Лучше глянь, как там меня зацепило?
Бормоча ругательства, Катя стянула с плеч комбинезон, задрала майку.
– Это щепка, – профессиональным голосом вынесла диагноз Мотя. Ухватила крепкими ногтями. Катя с опозданием взвыла. Перед ее носом помахали длинной окровавленной щепкой.
– Ага, все-таки мы товарищу Окуневу личное оружие испортили, – признала, отдуваясь, Катя.
– Надо бы антисептиком обработать, – пробормотала докторша, пялясь на татуировку на плече «посыльной». – Нагноение начнется. И с грудью у тебя что?
С грудью было так себе: майка в драную розовую крапинку, как будто зарядом мелкой дроби угостили. Проклятые кусты, должно быть, какой-то татарский националист специально вырастил.
– Нагноиться не успеет, – буркнула Катя, натягивая майку и комбинезон. –
