ара оказываются куда более дорогостоящими.
В больших произведениях куча смыслов, отсылок и аллюзий, которые подчас множат сами себя, не требуя от автора каких-либо затрат. А рассказ – это всегда очень конкретно и лаконично. Большие книги – они «о том, что…», а рассказ почти всегда всего-навсего скромно «про…».
Одна история – пускай и с ветвями второстепенных сюжетных ходов – на тысячу страниц и та же история на двадцать, десять, пять листов книжки. Где звонкий выстрел в упор, а где клокочущие раскаты грома, порожденного когда-то сверкнувшей вдалеке зарницей?
Когда больше выкладывается сочинитель? Конечно, это совсем разная работа, но всё же?
Я с детства любил самые короткие рассказы, в которых мощь драматургии подчас успешно заменялась глубиной и парадоксальностью незамыленного эпитетами смысла.
Не претендуя на лавры живых или вечных признанных мастеров короткой формы, я тем не менее хочу поделиться с вами написанным, потому что оно уже случилось, а мне одному столько не нужно.
Андрей Саенко
Колесо
Он знал, что этим всё кончится. Надеялся, что такого не произойдёт, что система даст сбой и всё разрешится само собой без никому не нужных затрат, но в глубине души всегда знал – так оно и будет.
Машина стояла у тротуара, практически вплотную к бордюрному камню. Заднее левое колесо было спущено. Вчера, когда поздно вечером он уходил от припаркованной машины, всё было в порядке.
Влад достал из багажника старый насос, открутил колпачок с ниппеля, присоединил к колесу шланг. Начал накачивать, совершая однообразные монотонные движения ногой.
Вокруг ходили люди, поскрипывая свежевыпавшим снегом и выдыхая паром. В отличие от Влада в выходной день они никуда не спешили. Влад на их фоне выглядел суетливо и нелепо, и походил на какого-то сумасшедшего артиста, решившего заработать себе на жизнь несуразным уличным танцем.
Через пару минут колесо зазвучало убийственным для всякого автомобилиста звуком, и тогда сомнений не осталось: оно не просто спущено – оно пробито.
«Вот… гадина!» – зло подумал Влад и посмотрел на окна второго этажа.
Да, это там, именно там. Это он знал наверняка.
Он, конечно, не видел сам, но был абсолютно уверен: спущенное колесо дело рук ополоумевшей старухи, с которой они без особого энтузиазма ругались уже несколько месяцев.
«Не смей ставить свою машину у моего подъезда!»
«Разве подъезд принадлежит вам?»
«Ты не живёшь в этом доме! Паркуйся возле своего!»
«Да я бы с удовольствием, мне и самому было бы удобнее, но когда нет мест…»
«А я говорю – не смей!»
Впитанное с молоком матери уважение к старости и неумение открыто хамить долго сдерживало Влада, хотя, наверное, надо было давно поставить взбалмошную старуху на место. Тряхнуть как следует за плечи, гаркнуть: «заткнись и не смей даже заговаривать со мной»!.. Да, что теперь говорить…
Пару дней назад Влад был не в настроении, куда-то как обычно спешил. Садился в машину, когда бабка вылетела из подъезда – волосы растрёпаны, глаза горят, рот искривлён злобой, лохмотья заношенной кофты развиваются на ветру…
«Я говорила – не ставь здесь машину…»
И Влад, глянув на неё с омерзением, ответил сухо:
«Буду!»
«Не будешь!»
«Буду сказал!» – и гулко захлопнул дверцу прямо перед её носом.
Её отражение в зеркале заднего вида потрясало кулаками и что-то кричало, пока медленно не скрылось за поворотом. Ещё тогда Владу почуялось неладное, но он загнал это ощущение в самый далёкий уголок.
И вот вчера он был вынужден – опять же не из пустой вредности, а просто без выбора! – оставить свою машину здесь. Было поздно. Было холодно. Только больной на голову человек, даже движимый злобой или сильной обидой, мог одеться, подобрать пригодный инструмент, выйти на улицу и под покровом ночи свершить своё тёмное дело.
– Старая гнида! – не унимался внутренний голос Влада. – Паскуда!
Он знал очень много слов, сообразных ситуации.
Вскочив в машину, он рванул к ближайшему шиномонтажу. Фантазия рисовала ему сладкие картины мести.
Вот он прижимает её к стене в подъезде, ощущая тошнотворный запах давно немытого старого тела, и цедит сквозь зубы: «Ну, старуха, ты сама выбрала этот путь…»
Нет, он скажет:
