Цветославик! Тяжко мне, понимаешь? – Бравлин взвесил стакан в руке и одним разом отхлебнул половину.
Грач не то чтобы понимал, но ожидал продолжения.
– Слышь, Цветослав? Соглашусь я, всё-таки! – кузнец признался как на духу. – Что на это скажешь? – потребовал. – Что гадом я стану – так?
Грач, чтобы уйти от ответа, налил из кувшина ещё.
– А правильно скажешь – не по совести это! – клял самого себя Бравлин, а Грач помалкивал. – Но ведь, как доходно это, как выгодно… Златовид этот… с Вольхом ихним… А вот не я ихнюю войну придумал, слышишь ты, не я и решаю, кому мечи ковать. Вот, понял? Не, я к Роду Людскому ничего не имею… – заверил он и опять потребовал: – Ну! Чего скажешь-то?
Грач хлебнул браги, переждал, пока перестанет щипать горло, и выдавил:
– И я ничего не имею…
– Я и говорю! – перебил Бравлин, поудобнее уселся и сам налил себе стакан. – Не-е, и не говори, раньше мы лучше жили! При Братстве все были равны. А Братство старалось, чтобы все дружили и чтобы всем жилось счастливо, – хмелея, кузнец делался всё болтливее.
А Грач выслушал, глотнул из стакана, да взял и спросил:
– Куда же твоё Братство подевалось-то?
Бравлин осушил стакан и буркнул:
– Померло! И все мы помрём, – заявил так, будто собрался помереть завтра же. – Чего это Злат так на них взъярился?
Досадуя, Бравлин толкнул стакан по столу, расплескал и, расстроившись, стал вытирать рукавом пролитое.
– Наплюй, – посоветовал Грач и переставил стакан на сухое.
– Чего сразу наплюй-то?… – хмелея, не понимал Бравлин. – Род Людской-то это ведь кто? Они же как мы – лисунки, навии, берегини, – он чего-то показывал на пальцах. – Возьмет, скажем, парень за себя навию, так та родит ему либо сынка-человека, либо девку-навию. Заведено так!
Грач не спорил, кузнецу хотелось выговориться. Бравлин пил залпом, но на середине стакана вспомнил что-то важное и замычал:
– М-м-м! А из-за Асеня? Из-за Асеня – что? Чуть Сланьку не зарезал. Ну, певец, ну, гусляр – чем не угодил-то ему? Хотя скажем… Асень-то – первый друг кудесника Нила. Слыхал, что про него говорят? – Бравлин, осторожничая, понизил голос.
– Я слышал, что он с ума сошел.
Кузнец заговорщицки передвинулся на край скамьи, потом пересел к Грачу и зашептал в самое ухо, дыша хмелем:
– Не-е, говорят, хоть Нил и старый, а не помрет, пока не передаст силу кому-то другому. А силы за ним большие. В народе сказывают: Камни Царские… Ох, ведь как умён он, как умён!
– Ладно, сказки-то пересказывать! – Грач отодвинулся от хмельного кузнеца.
– Сказки? – тот решил было обидеться, но передумал: – А и то верно! Но с Нилом-то ещё и Ладис знался. Помнишь Ладиса? Помнишь, как он всё у нас взбаламутил?
– Помню, – вздрогнул Грач и напрягся.
– Загубили Ладиса! Жалко, хороший был парень,
