духом Гавриил. – Идыте к молитве готовьтесь, а мы щас…
Мужики неохотно разбрелись кто куда. Но Никифор остался рядом с парнем, правда, из уважения к его отцу немного отошел.
– Тимоша, – тихо позвал Гавриил и нежно провел рукой по голове сына.
Его веки заколебались. Легкое дуновение жизни пробежало по лицу. Он с усилием открыл глаза, вздохнул и сразу же поморщился от боли. Гавриил заботливо пригладил платок на его лбу. В ответ сын беспомощно улыбнулся ему. В порыве благодарности старец склонился над ним и поцеловал в лоб.
Когда он поднимался с колен, Никифор с угрюмой ухмылкой подхватил его под руку и с неприязнью взглянул на Тимоху, заподозрив его в том, о чем не хотел распространяться во всеуслышание, особенно при отце, который в своем чаде души не чаял.
Дабы заглушить тоску по Нюре, Степка всячески загружал себя работой: рубил лес, помогал женщинам, обеспечивая их водой и дровами, охотился, рыбачил, а также охранял лагерь.
И получилось так, что тоска исчезла. Все чаще он чувствовал себя счастливым, а свою жизнь – полнокровной и богатой.
Между тем казаки готовились закладывать первый сруб, которым по всеобщему замыслу должна быть атаманова изба. Благо бревен заготовили достаточно для строительства. Результаты общих усилий с каждым днем становились все нагляднее. И казаки становились счастливее, веселее, удовлетвореннее.
Трудовой день на берегу Сакмары начался как всегда. Дружно проснулись с первыми проблесками зари, наспех перекусили – и на поляну сообща размечать землю под будущие строения. До обеда работали. Никто не знал, что именно будет этим днем, но почему-то все чего-то ждали.
И вот уже поздно вечером, наполнив вековую тишину, раздался подозрительно знакомый и в то же время непонятный звук. Набирая силы где-то в верховьях реки, звук все расширялся, разносился над вершинами деревьев, свободно летя над гладью Сакмары, забираясь далеко и вспугивая озадаченных птиц.
– Дык ведь энто выстрелы! – первым высказал свое предположение Данила Осипов.
– Да будя те, варнак, несть што ни попадя, – тут же съязвил Крыгин, но не так уверенно, как обычно.
– Истинно палят! – Степка привстал с бревна и вытянул шею, прислушиваясь.
Ну, как можно было сразу не узнать бывалым рубакам – ведь бой это! Самая что ни на есть сеча!
И казаки, вскочив со своих седалищ, не разбирая дороги, бросились к берегу реки.
Десятки глаз напряженно вглядывались в ночную тьму вверх по течению, откуда уже более отчетливо слышался далекий, немного подзабытый, но узнаваемый всеми шум боя.
Когда он смолк, атаман дрогнувшим от волнения голосом крикнул: «За оружие, браты!»
«За оружие! За оружие!» – поддержали казаки.
Вооружились довольно быстро: сказывалась усвоенная годами привычка. Даже казачки взяли в руки топоры, косы, вилы и полные решимости встали рядом с мужчинами.
Никто не уходил из лагеря. Потушив
