Эфроса. Снова жизнь вблизи смерти, в полушаге от могил… Не хватало только чеховских вишневых деревьев, осыпающихся белым. Зато пышно цвел английский шиповник. И можжевеловая пустошь, ковром простиравшаяся до самой линии горизонта, выглядела точно так же, как в те времена, когда здесь гуляли сестры Бронте. Ни других крыш, ни мачт электрических сетей, ни привычно дымящих труб. Простор, бесприютность и, конечно, ветер.
Я думаю сейчас о них, об этих странных созданиях, о романтических англичанках, чьи силуэты оказались навсегда вписаны в ландшафт не только английской, но и мировой литературы. И это не только сестры Бронте. Но и Джейн Остин, и Мэри Шелли, и Вирджиния Вулф… По мере возрастающего интереса к феминистской проблематике они то приближаются к нам, то удаляются от нас в свою бескрайнюю можжевеловую пустошь. Конечно, в компании, состоящей исключительно из классиков XIX века, они выглядят немного потерянными. Мужчины, как им и полагается, доминируют. Женщины настороженно держатся поодаль испуганной стайкой. И лишь избранные рискуют выйти из предписанной им полутени. К ним стоит приглядеться, чтобы оценить их бесстрашие и стойкость. В их истории надо вчитаться, чтобы понять, какие бури гнали их из обжитого семейного уюта. С какими барьерами им пришлось столкнуться и сколько страданий вынести, чтобы претворить потом все это в строки стихов, романов, философских трактатов. И если история безответной любви Шарлотты Бронте и может быть сегодня интересна, то только потому, что это история катастрофы, от которой никто не застрахован, и это история выбора, при котором очевидное поражение оборачивается заслуженным триумфом.
Нина Агишева
Шарлотта Бронте и феминизм
Кто сегодня читает романы Шарлотты Бронте? Наивные девочки и их романтические бабушки? Уж точно не современные феминистки, разоблачающие сексизм и мизогинию и готовые насмерть сражаться со всем миром за свои права. Но напрасно, между прочим, они не интересуются жизнью этой “некрасивой любимицы богов”, как назвала английскую писательницу Марина Цветаева. Потому что именно Шарлотта Бронте – без громких деклараций, мужественно и с редким достоинством – сумела отстоять свое право на свободу и творчество. Причем добилась этого в условиях чопорной и лицемерной викторианской Англии, где роль женщины сводилась к браку и деторождению или обслуживанию сильных мира сего и где в самых дерзких мечтах не могли представить себе движения #MeToo.
Погружаясь в биографию Шарлотты, я спрашивала себя: читала ли она, например, первый феминистический документ эпохи Великой французской революции – “Декларацию прав женщины и гражданки” (1791) Олимпии де Гуж? Вряд ли. Но вот работу своей соотечественницы Мэри Уолстонкрафт “В защиту прав женщин”, вышедшую годом позже, читала наверняка. И, думаю, внутренне соглашаясь с автором во всем, восприняла ее как некую утопию, имеющую мало отношения к реальной жизни. Потому что у дочери пастора из английской глуши прав на независимость
