Шарлотте. Та неожиданно разбудила воспоминания, которые Зоэ все эти годы старательно стирала из своей памяти.
Мадам Клэр Зоэ Эже, урожденной Паран, только что исполнилось сорок лет. Это была статная красивая женщина с алебастровым цветом кожи, густыми темнокаштановыми волосами (с ними ловко управлялся парикмахер, которого специально приглашали на рю Изабель), голубыми глазами и чуть тяжеловатым подбородком. Ей очень шла прическа, которая по моде того времени называлась “а-ля Клотильда” – прямой пробор и две косы по бокам, затейливо уложенные на затылке. Она щегольски одевалась и особенно любила открытые бальные платья, обнажающие роскошные плечи, и огромные шали, на которые шло до пяти ярдов кашемира или шерсти зимой и тонкого кружева летом. Многие ее шали были украшены бахромой и индийскими “огурцами”, такой рисунок называли “пейсли”. Мадам была чистокровной француженкой: в 1789 году семья ее отца бежала из Парижа в Брюссель от революции. Уже в Бельгии отец женился на красавице Шарлотте Легран, которая теперь, овдовев, жила вместе с супругами Эже на рю Изабель. Сама Зоэ вышла замуж поздно, в тридцать два года, за учителя Королевского колледжа для мальчиков и вдовца Константина Ромена Эже. Он был моложе ее на пять лет и успел к тому времени похоронить молодую жену и девятимесячного сына, умерших от эпидемии холеры, пришедшей в Европу, вместе с чаем и шалями, из той же Индии. У них уже было пятеро детей – четыре девочки и один мальчик, и супруги Эже считались одной из самых счастливых и гармоничных супружеских пар бельгийской столицы. Считались или были таковыми на самом деле? Вдруг провидение неслучайно послало к ним двух дочек английского пастора?
“Всего-то прошло два с небольшим года”, – подумала она. Да, англичанки появились на рю Изабель в феврале 1842-го. Она как раз донашивала своего четвертого ребенка – в марте родился долгожданный сын, Проспер Эдуард. Чудовищно себя чувствовала, хотя выглядела хорошо, и все думали, что ей ничего не стоит и следить за пансионом, и рожать, и быть неизменно приветливой и доброжелательной. “Не бывает плохого настроения – бывает плохое воспитание”, – говорила тетя. Как же ее не хватает. Мягкосердечная и поглощенная какими-то своими мыслями мать, давно уже сама превратившаяся в ребенка, конечно, не может ее заменить. Если бы тогда знать, что из всего этого выйдет, она ни за что не пригласила бы их в Брюссель. Ни за что.
Глава 2
Англия. Хауорт. Отъезд
Все окна в ее доме смотрели на кладбище. Узкие серые надгробия, от времени потемневшие и заросшие мхом, давно уже стали привычной и неотъемлемой частью жизни. А как иначе, если, проснувшись, именно их она видела за стеклом, и давно уже, с самого детства, привыкла определять погоду по тому, кружит ли над могилами ветер, засыпая их листьями и снегом, поливает их дождь или они тихи и безмолвны в лучах восходящего солнца. Солнце на северо-западе Йоркшира было редким гостем, поэтому чаще
