бе или в тюрьме. Машины, несущиеся по скоростным автострадам, виляют в сторону, когда на них несется автобус с заснувшим за рулем водителем.
На пещеру в Медвежьей лощине навалилась именно такая тишина, какой не бывает в жизни, потому что жизнь наполнена звуками, шорохами, криками, шепотом…
Мертвую тишину обретают только мертвые, а парни, без сил свалившиеся у стены, напротив стены с рисунками, были живы. В их снах присутствовали звуки леса, голоса дреговичей, вой ветра и плеск реки. Их усталые до предела тела реагировали на видения во сне дерганием ног, шевелением пальцев рук, дрожью кожи.
Ярик изредка вскрикивал, звал Мыську, которая залезла в его сне высоко на дерево и не хотела спускаться. Мощный храп Дизеля напоминал звук мехов в кузне Догора. По-щенячьи скулил от боли Волчок, прижимаясь раненным боком к теплому животу Клима. Тот сквозь сон чувствовал это и успокаивал друга: «Терпи, заживет…»
Вытянувшись во весь рост и запрокинув голову так, что острый подбородок указывал на щель в куполе пещеры, Грек доживал последние минуты своей недолгой, но яркой жизни. Стон сквозь сжатые челюсти и хрипы из груди становились все тише и реже, пальцы скребли по каменистому полу пещеры, как будто их хозяин пытался удержаться на этом свете.
А с противоположной стены на скрюченные фигуры странников во времени смотрели их нарисованные двойники. На них не было ран, и Волчок хвастал гордой выправкой, и даже рыбина, гладкая, мускулистая, снисходительно косила круглым глазом на того, кто никогда уже не вытащит из реки подобный экземпляр. В их мире такую рыбу вылавливали из рек и озер прадеды три сотни лет назад.
Родничок под нависшей скалой не мешал ни тем, нарисованным, ни тем, кто уснул в надежде на чудо вернуться в современный мир и спасти товарища.
Сверху в продолговатое отверстие проглядывало усеянное мириадами звезд небо. С самого краю примостился яркий серп луны, который освещал небольшое пространство пещеры. В его свете лица парней были неестественно бледными, с черными провалами вокруг сомкнутых глаз и глубокими тенями на исхудавших щеках. Только шкура Волчка в лунном свете приобрела серебристый оттенок, а когда легкий сквознячок от входа шевелил шерсть, то казалось, что на каменистый пол брошена драгоценная соболья шуба.
Сквозняк заносил в пещеру запах леса, свежесть реки, вонь падали, оставленной медведем. Нос Волчка отзывался на все, и картины одна ярче другой появлялись под плотно закрытыми веками. Вот он гонит зайца, а сверху на него пикирует птица с острым и загнутым клювом, вот хозяин плещется в лесном озере и манит его, Волчка, чтобы тот разделил с ним удовольствие…Вот девушка с белыми волосами нежно гладит по морде…Ай, больно! Кто ткнул его в бок?
Волк чуть приподнял веки. Сквозь короткие черные ресницы рассмотрел в неярком свете месяца вход в пещеру, часть рисунка и…чьи-то ноги!
Только выдержка, присущая дикому зверю, помогла Волчку не дернуться, никак не показать своего пробуждения. Медленно-медленно он повернул морду чуть в сторону и все так же, не раскрывая полностью глаз, поглядел на того, кто так неожиданно и, главное, бесшумно появился в пещере.
Это был старик, если судить по длинным седым волосам и бороде, спускающейся ниже пояса. Его лоб стягивал блестящий металлический обруч золотистого цвета. Всю фигуру скрывал темный плащ с широкими рукавами, по краю которых был виден замысловатый рисунок из того же металла, что и обруч, такой же рисунок украшал золотую застежку на круглом вороте. На незнакомце была просторная белая рубаха, на ногах – сапоги, но совсем не такие, какие носили дреговичи. Сапоги были с чуть загнутыми острыми носами, блестящими каблуками и стягивающими пряжками на голенищах.
Правая рука вошедшего держала мощный посох, оканчивающийся круглым шаром, светящимся изнутри молочно-голубоватым светом.
Старик замер посреди пещеры, с изумлением рассматривая лежащих у стены молодых людей и волка. Кустистые седые брови то сходились у переносья, то взлетали вверх на лоб. Он поводил головой из стороны в сторону, словно надеялся таким образом прогнать видение. Но видение не исчезало!
Тогда старик огляделся и на стене увидел свежие рисунки, сделанные острым камнем. Подойдя ближе, он дотронулся до рисунков рукой, провел по неровным шершавым линиям, словно хотел убедиться, что это есть на самом деле, а не привиделось. Он перевел взгляд на спящих, потом снова на рисунки. Признав в них двойников, покачал головой, как будто соглашаясь с тем, насколько похоже были изображены неизвестно откуда попавшие сюда уноты (юноши).
Неслышно подойдя к спящим, старик наклонился над ними, вслушиваясь в их сонное дыхание. Через минуту он наклонился ниже над Греком и сокрушенно покачал головой: жить тому оставалось несколько минут. Старик снова обернулся к противоположной стене, глянул на рисованную четверку. На стене уноты были живы и здоровы, каждый сосредоточенно смотрел перед собой, а в их позах были уверенность и достоинство.
Одним
