а, вернувшись из какого-то блуда – две ночи не было, – спала, свернувшись изящным калачом, а Важенка мыла голову в ванной. Еще две обитательницы двухкомнатной общажной хрущевки уехали в город или по магазинам где-то здесь, в Сестрорецке. Зажав сигарету в уголке рта, она возилась с замком.
За дверью стояли старший администратор Глебочкина в шляпке-таблетке с вуалью, комендантша и парочка комсомольских прихвостней с тетрадкой. Ну, как стояли – подергивались от нетерпения. Примерно раз в два-три месяца они врывались в квартиры персонала “Сосновой горки” с целью найти и изъять притыренные из пансионата продукты и инвентарь. Рейд любили начинать с общажной элиты, с поваров, – из их квартир разве что дым не валил в эти минуты: распаренная Глебочкина вытаскивала оттуда коробки с растворимым кофе, чаем, горошком и джемами “Глобус”, компотами ассорти, забирали все, на чем был артикул, а вот мясо и колбасу не вырвать, повара костьми ложились – докажите сначала! Пока там рубились, остальные квартиры стремительно заметали следы.
Обычно комиссию встречали уже приветливо, в чистенькой, скромной обстановке, без излишеств. На стене плакат сияющей “ABBA” – блестки, улыбки, еще сплоченные, накрепко женатые друг на друге. У Спицы над кроватью великий плюшевый сюжет, целый коллектив настороженных гордых оленей. Покрывала натянуты.
Сегодня начали с горничных. Твою мать, подумала Спица, прикрыв от дыма левый глаз.
Отступила в сторону, пропуская “налетчиков”. Они сразу пробежали в центр комнаты.
– Вот, полюбуйтесь, Любовь Викторовна, – комендантша всплеснула руками на зеленую настольную лампу. – Ваша же! Вот как они проносят?
Обычно все разговоры с администрацией вела Лара Василенок, высокая красавица белоруска, умеющая спокойно и нельстиво договариваться с властью, жалящая их каким-то особым уважительным подходцем. Она кивала, сокрушалась, недоумевала, не предавая при этом ни себя, ни девочек, умела объяснить и отстоять многие вещи, и вот уже незваные гости причитают на пороге: “Вы уж, Ларочка, приглядите за ними, вы постарше будете, девочки без родителей, из деревни многие, вот и не знают, как надо”.
– Я сама из деревни, – Лара горделиво откидывала голову назад.
– Оно сразу и видно, – приглушала голос комендантша, имея в виду уже что-то хорошее, патриархальное.
Лара обещала приглядеть, хлопала дверью – руки в боки, – выдыхала матерно. Но Лары нет, а Спица поддерживать такой скользкий разговор не умела.
– Так вроде вы сами дали нам эту лампу при заезде, – Спица сама не знала, на что надеялась.
– Спицына, да ты совсем, что ли? – задохнулась комендантша. – И шторы эти выдала, и плед немецкий. Девки, да вы совсем оборзели! Голикова, хватит делать вид, что ты спишь.
Комендантша подскочила к Тате и содрала с нее отличный гэдээровский плед. Спица поморщилась. Сонная Тата красиво выгнулась, потягиваясь, села на кровати. “Слушайте, вы так кричите”. Вполне по-светски высказалась.
Комендантша уже колотила в дверь ванной.
– Кто там? – Глебочкина ткнула в Тату подбородком.
– Любовь Викторовна, я спала, вы же видели, – желто-зеленые глаза Таты совсем прозрачные, с крапинкой.
– Там Ира наша, – сообщила Спица.
– Важина, открывай давай, – комендантша снова нервно подергала дверную ручку.
– Сейчас, сейчас, – кричит из-за двери Важенка.
Вышла красная, мирная, в жирном креме и махровом халате Лары, тюрбан на голове. Вот в этот-то тюрбан и вцепились проверяющие взгляды.
– Мама полотенчико прислала, – любовно потрогала тугой узел Важенка.
Из ванной разочарованная комиссия вышла через минуту.
– Игорь Кио, – усмехнулась Глебочкина прямо в Важенкины глаза. – А где все полотенца? Можно подумать, вы без них обходитесь.
– Девочки, – строгая Важенка повернулась к Спице и Тате. – Где ваши полотенца?
Два казенных полотенца она быстро обернула в коричневое платье Лары, сорвав его со змеевика. Бесшумно сдвинула в сторону стиральные и чистящие порошки, белизну, соду, толпившиеся у чугунных ножек ванны, и сверток туда, под нее, в самый дальний угол – без фонарика точно не разглядеть. Еще одно полотенце обмотала на талии, а сверху Ларин объемистый халат.
Все курят, смеются вокруг Важенки и ее рассказов. А ей не остановиться, говорит, говорит, глазом косит немного.
– Да им уже наплевать было на полотенца, вон лампу и пледы прихватили и рады-радехоньки, – Спице ревниво, что Важенка так разливается, словно отстояла вещи, а это же не так.
Хотя эти пледы “студентки” и притащили, так называли тут Важенку и Тату. Летом они вместе провалили вступительные
