Клементины. Евгений Чикризов

      Валентин Юрьевич после уроков никогда не хотел домой. Оставался в школе или подолгу гулял. Иногда шёл в библиотеку или в зоопарк. Сегодня же из-за отовсюду кричащего «С наступающим!» гулять было невозможно, а в библиотеке и в зоопарке были санитарные дни. Пришлось поливать цветы, вытирать пыль со шкафов и оттирать «суку» с «миллениумом» с последней парты второго ряда. (Все знали, что это Егоров рисует на партах, но никак не могли его поймать). Войдя в раж, Валентин Юрьевич, сломал и починил гирлянду (жёлтым огонькам, правда, уже никогда не светить). Полистал журнал (Марина Васильевна опять обманула и не выставила четвертные оценки по познанию мира). Вынес мусор и убрался на учительском столе. В общем, переделал всё, что нужно было переделать перед длинными каникулами, и к тому моменту, когда в класс, хихикая, влетела Ирина Ивановна, классный руководитель третьего «А», старательно выводил на доске «С новым 2000 годом».

      Ирина Ивановна уже не пахла, как утром, фиалками. Причёска у неё была растрёпанной, а в руках она держала пачку сигарет. Обнаружив в своём кабинете Валентина Юрьевича, она ещё и покраснела. (Как Матвеев, когда пацаны шутили над его гувернанткой). Совсем не по-учительски Ирина Ивановна – как-то бочком – выкинула пачку сигарет в мусорное ведро и откашлялась. Кабинет тут же наполнился запахами дома. После она строго посмотрела на Валентина Юрьевича и приготовилась ругаться. Но с голосом не справилась и, отбросив строгость, просто спросила: «Петров, почему не дома?». Валентин Юрьевич тоже покраснел. Не говорить же, в самом деле, Ирине Ивановне, что домой до вечера никак нельзя – там пьяный папа. Что у него, как и в прошлом году, не будет настоящего подарка. Что ещё летом во время ремонта сломалась ёлка. А новую ему никто так и не купил. Что на улице холодно. И что домой можно будет только после вечера. Это потому, что вечером папа, наконец, на три месяца уедет на вахту и у них с бабушкой, будет спокойный Новый год. Попытался сказать, что сейчас уйдёт. Но оказалось, что говорить трудно. И что вместо этого он плачет (честное слово – не собирался) и трёт тряпкой для доски глаза и щёки. Ирина Ивановна тоже выглядела расстроенной. Испугавшись, что портит ей жизнь (папа всегда кричал на него, что он испортил ему жизнь), Петров кинулся было к своей парте (первая в первом ряду у окна), чтобы тут же убежать прочь. Но Ирина Ивановна велела не двигаться. Снова став строгой и знакомой, она велела подойти. Петров подошёл (было страшно: вдруг ударит?). Ирина Ивановна, присев перед ним, погладила его по голове и спросила, не в папе ли дело. Чужой Запах от Ирины Ивановны так никуда и не делся, но Петрову всё равно захотелось обнять классную руководительницу. Но он все ещё плакал и держал грязную тряпку. Ирина Ивановна обняла его сама. И отобрала тряпку. Петров стал плакать сильнее. И уже не знал от чего. Ему было и стыдно (папа говорил, что мужики не должны ныть) и грустно (Ирина Ивановна, оказывается, тоже курит и выпивает). Ирина Ивановна ничего не говорила (наверное, ей тоже было стыдно). Выплакавшись, Петров стал икать. Ирина Ивановна, ослабив объятия, по-серьёзному сказала: «Хорошо, что не ушёл. Мы с коллегами праздновали. И я специально зашла, чтобы поздравить тебя с Новым годом». Ирина Ивановна быстро поднялась и за руку подвела Петрова к учительскому столу. Благодарно улыбнувшись Петрову (он не в первый раз наводил на нём порядок), стала с энтузиазмом рыться в сумке. У всех учительниц они были огромными. Наконец, Ирина Ивановна извлекла оттуда сетку с мандаринами. Торжественно произнеся «С Новым годом, Валя», вручила ее обомлевшему Петрову. На красивой этикетке большими и нарядными буквами было написано «Клементины». Петрову, уже переставшему плакать, слово очень понравилось. И он тут же поинтересовался у Ирины Ивановны: «Это мандарины такие?». Ирина Ивановна, взъерошив ему волосы, подтвердила догадку, добавив: «Из Италии. Очень вкусные». И указательным пальцем сделала динь-диньку курносому носу Петрова. Петров вспомнил, что так же ему делала мама и уже совсем было успокоился.