доктора Блашке в Берлине, они не просили нас найти его в Мюнхене. Они проигнорировали рассказ Германа Карнау. 1 ноября 1945 года, когда я делал доклад в Берлине, русские восприняли его без всякого интереса. Советская пресса даже не упомянула о нем. Были проигнорированы мои просьбы лично допросить некоторых лиц, находившихся в русском плену. Через полтора года, после публикации моей книги, отношение русских осталось прежним. Несмотря на то что «Последние дни Гитлера» были переведены на большинство европейских и некоторые азиатские языки, она так и не смогла проникнуть за железный занавес. Отдельные исключения лишь подтвердили это правило. Чешское издание появилось до февральского, 1948 года, коммунистического переворота. В Югославии книга была издана после конфликта маршала Тито с Москвой, в июне 1948 года. Польское издание было готово к печати, но на этой стадии было запрещено. В Болгарии книга была напечатана, но весь тираж был конфискован полицией. В течение многих лет после 9 июня 1945 года официальная русская позиция оставалась неизменной, да она и не могла измениться. Русские не допускали мысли о том, что Гитлер мертв, подразумевалось, что он жив, а подчас это мнение высказывалось и открыто.
Но чем все-таки можем мы объяснить столь разительное изменение взглядов? Окончательного ответа на этот вопрос нет и не может быть, но кое-что можно предположить. Для того чтобы это сделать, нам надо обратить взор не на Берлин, а на центр русского ортодоксального коммунизма, на Москву.
Дело в том, что даже в то время, когда русские в Берлине почти решились на то, чтобы объявить Гитлера мертвым, Сталин в Москве безапелляционно заявлял, что Гитлер жив. Утром 2 мая, до того, как русские захватили имперскую канцелярию, официальное русское новостное агентство ТАСС объявило немецкое сообщение о смерти Гитлера «новым фашистским трюком». «Распространяя заявления о смерти Гитлера, – говорилось в заявлении ТАСС, – немецкие фашисты готовят почву для исчезновения Гитлера с политической сцены и его ухода в подполье»[25]. 26 мая, когда русские в Берлине продолжали собирать улики и обрабатывать доказательства, Сталин в Кремле сказал представителю президента США Гарри Л. Гопкинсу, что думает, «будто Борман, Геббельс, Гитлер и, возможно, Кребс бежали и где-то скрываются»[26]. Это заявление едва ли было основано на данных из Берлина, так как к тому времени был давно опознан труп Геббельса, и сами русские признавали, что в этом «нет никаких сомнений». Таким образом, представляется, что эти утверждения Сталина были плодом его предубеждений, и он либо сам верил в них, либо хотел, чтобы в них поверили другие. Мало того, 6 июня 1945 года, когда штабные офицеры Жукова уверяли своих коллег из штаба Эйзенхауэра в том, что труп Гитлера обнаружен, эксгумирован и исследован патологоанатомами, Сталин в Москве еще раз повторил Гопкинсу, что у него не только нет доказательств смерти Гитлера, но что он, Сталин, уверен в том, что Гитлер жив[27]. Три дня спустя Жуков публично отмежевался от своих прежних высказываний.
«Правда» от 2 мая 1945 года.
