чувствует – сани легче стали, лошадь быстрей пошла.
Развернул – и назад!
Схватил папу на руки, прямо в тулупах, закрученного, – обратно его, в сани!
Папа ему:
– Спасибо, гражданин!
А возница:
– Какой же я, – говорит, – «гражданин»! Я – гражданка!
Дальше ехала – всю дорогу оглядывалась. Наконец-то все теперь дома!
Чипе на радостях чуть хвост не отшиб – размахался!
Я сама-то выскочила не хуже Чипса.
Мама принюхалась и говорит:
– Чем это у тебя пахнет – вкусным?!
– Лобио! – говорю я. – Фасоль такая, армянская.
– Ой-ой-ой! – говорит папа.
И тут в переднюю выплывает Мариам. В бабушкином фартуке с самоваром на животе! С черными бровями, копия дядя Ованеса!
– …Доброе утро! – это мои родители сказали хором.
– Доброе здоровье! – отвечает Мариам.
– Ма! – говорю я, так как чувствую, что пора объясниться. – Понимаешь… у нас… с Мариам… В общем, это… будет ребенок!
У мамы с плеча поехал магнитофон.
Она еле успела его подхватить, зато на пол посыпались астры.
Папа, я и Мариам бросились их подбирать.
– К-какой ребенок??? – спрашивает мама.
– Какой-какой! – бурчу я с пола. – Обыкновенный.
Глава 5 «АРМЕНИЯ»
Милиционер шел, раскачивался, не по-милиционерски махал руками и делал такие широкие шаги, как будто в ушах у него гремела музыка.
И мы с Нункой тоже – шагали за ним по Тверскому бульвару. И падал снег! И опять никто не знал, где мы. Даже Мариам и Чипе не отыскали бы!
Я раньше тут жила, до школы, на старой квартире. И вечно гуляла с какими-нибудь старушками.
А мама бежит к себе на радио. Разбежится и едет по льду, по черным ледяным каткам! И в конце бульвара становится такого роста – как я.
Я когда тут иду и дом вижу мой – с геодезической вышкой! И эти фонари на длинной ноге!.. Фонарь «сорок»! Фонарь «тридцать четыре»! Сами серым покрашены, а номера – желтые!.. Сказать не могу, до чего мне нравится здесь ходить.
– А у нас в Схоторашене, – заявляет Нунэ, – только стемнеет – лягушки квакают! Как волки завывают!
Тоже мне, сказанула, будто ей здесь плохо – на Тверском!
«Красная площадь» – стрелка направо.
«Трубная площадь» – стрелка вверх.
Валит снег! Трубной площади на небе не видно!
Переходим улицу и оказываемся перед будкой ассирийца – чистильщика ботинок. У стекла снаружи висят шнурки. Под шнурками на стуле – железные подковки.
– Почем подковка? – спрашиваю.
– Не продается! – отвечает ассириец. Он в шапке и пиджаке синем с люрексом. – Хе! Хе! Бери любую! На счастье! Хе! Хе! Хе!
На руке у ассирийца написано «Миша». Сидя, стертым веником
