тихо сидящую в кресле у окна женщину, бабушкой. Просто потому, что у нее были седые волосы. И странный, пугающий своей неподвижностью, взгляд. Когда Агнесса подходила к креслу и осторожно дотрагивалась до руки женщины, чтобы привлечь к себе внимание, сухая, словно обтянутая бумагой рука, приподнималась с подлокотника кресла и прикасалась к ее голове. И тут же в бессилии падала обратно. Агнесса пугалась и убегала. Ей исполнилось пять лет, когда кресло опустело. Смерть матери никак не отразилась на жизни девочки. Агнесса была дочерью революционера, коммуниста Лазаря Баумана. Как позже ей рассказал отец, с ее матерью случился казус: она влюбилась в проходимца и попыталась покончить с собой из – за мук любви. Но неудачно. Перенесенный страх лишил ее подвижности и окрасил в белый цвет волосы. Но разум сделал ей поблажку, отключив ее от действительности. Отец говорил это с пренебрежением, но Агнесса видела, с каким трудом ему дается этот равнодушный тон.
Лазарь был человеком образованным разносторонне, и свою дочь воспитывал в том же духе. Агнесса училась в классе с детьми партийных чиновников, но, кроме этого, у них в доме на правах дальней родственницы жила еще папина гувернантка. Она никак не могла обойти Агнессу вниманием, что доставляло той массу неудобств: без ножа не поешь (а хочется побыстрее, подружки ждут!), громко не рассмеешься (неприличествует барышне!). И, кроме того, почти нет свободного времени: музыка, вальсирование со стулом в качестве партнера, французский, рисование никому ненужных пейзажей и прочее. Агнесса жаловалась отцу на несносную бонну, но тот только посмеивался. «Ты думаешь, что пионерка должна уметь только ковыряться в носу и громко горланить песни?» – говорил он, прищурив один глаз: такая у него была привычка.
То, что сделали для нее отец и Мария, сполна Агнесса сумела оценить только тогда, когда открыла собственную школу…
– Агнесса Лазаревна, можно? – без стука вошла в кабинет молодая женщина с туго заплетенной косой. Свободное платье или балахон, как ни назови, все равно мешком висело на худеньких плечиках, было расшито золотыми нитями по зеленому шелку.
– Заходи, Ядвига, – Агнесса понимала, что цивилизовать эту дикарку уже не получится: Ядвига основную часть жизни провела в приюте.
– Что, у нас новенькие? Сейчас столкнулась в коридоре с одной – красавица… – Ядвига произнесла это без зависти, но сделав минутную паузу.
– Софья Риттер. Что думаешь?
– Давайте посмотрим, – Ядвига достала из кармана бархатный мешочек.
– Подожди, не торопись. Сначала так.
– Как хотите, – пожала плечами Ядвига, садясь в кресло и закрывая глаза.
Агнесса в который раз смотрела, как меняется лицо Ядвиги, когда та «уходит». Черные дуги бровей и пушистые ресницы резко выделялись на сильно побледневшей коже. Кончик носа заострился, а краска на губах приобрела синеватый оттенок. Если бы не подрагивающие веки, можно было бы решить, что Ядвига не жива.
– Софья…сирота при живой матери, уже платит за ее грехи…И еще впереди… Нет любви, она не будет любить никого…все только ее. А потом все потеряет…Смерть близкого человека
