на книгу.
– Очень смешно, доктор Фосси. Вы погубили свои таланты, став врачом.
Уилл протянул ему журнал и громко чихнул. У дальнего конца стойки новый санитар заполнял медицинские формуляры.
– Расскажи мне про пациента, которого привезли рано утром, – попросил Фосси.
Он расписался в журнале и вернул его Уиллу, одновременно сунув под мышку папку с металлическим зажимом.
– Застенчивый парень, – пожав плечами, ответил Уилл. – Не слишком разговорчив. – Он снова пожал плечами. – И неудивительно, учитывая, сколько он в последнее время принял халдола.
Фосси нахмурился, снова открыл папку и на сей раз принялся внимательно изучать записи, сделанные в приемном покое.
– Боже праведный! Сто миллиграммов за двенадцать часов!
– Похоже, ребята из Центрального госпиталя в Альбукерке не жалеют лекарств, – заметил Уилл.
– Я сделаю назначения, после того как осмотрю пациента, – сказал Фосси. – А пока никакого халдола. Я не смогу как следует оценить его состояние, если он превратится в овощ.
– Он в шестой палате, – сказал Уилл. – Я вас провожу.
Табличка на внутренней двери большими красными буквами предупреждала: «Внимание, опасность самовольного ухода». Новый санитар впустил их внутрь, тихонько насвистывая.
– Ты знаешь, как я отношусь к помещению пациента в принудительное отделение до того, как ему поставлен диагноз, – сказал Фосси, когда они с Уиллом зашагали по тускло освещенному коридору. – Это накладывает определенный отпечаток на его пребывание в нашей больнице, влияет на перспективы лечения и может отбросить нас назад еще до того, как мы начнем с ним работать.
– Прошу меня простить, доктор, но я смотрю на это иначе, – ответил Уилл, остановившись около ободранной черной двери. – Альбукерке выдал нам очень четкие указания по этому поводу.
Он отпер дверь и снял тяжелый засов.
– Хотите, чтобы я вошел с вами? – с сомнением спросил он.
Фосси покачал головой:
– Я позову, если он слишком возбудится.
Пациент лежал на спине на огромных носилках для транспортировки, с вытянутыми по бокам руками и выпрямленными ногами. Стоя около двери, Фосси не мог разглядеть его лицо, лишь крупный нос и заросший щетиной выпяченный подбородок. Доктор тихо закрыл дверь и шагнул вперед; он никак не мог привыкнуть к тому, как мягкое покрытие пола пружинит под ногами. Он не сводил глаз с человека на носилках. Под толстыми брезентовыми ремнями, оплетавшими тело, точно патронташ, медленно и ритмично поднималась и опускалась грудь. Другой ремень надежно удерживал кожаные кандалы на щиколотках.
Фосси взял себя в руки и откашлялся, дожидаясь реакции пациента.
Затем он направился к носилкам, мысленно производя в уме расчеты. Четырнадцать часов после выписки из Центрального
