name="font_palatino_linotype">ѣлъ въ окно. Въ вагон свтло, весело, блеститъ все, а тамъ, наружу, темно, и хлещетъ въ окна дождь съ гололедкой и течетъ по стекламъ, и тамъ пустыня, низкіе кусты и пятна снга. И почему то вдругъ ему представилось, что тутъ, въ этой пустын, среди кустовъ и снга, она, Катя, бжитъ за вагонами, ломая руки и проклиная его за то, что онъ погубилъ и бросилъ ее. Онъ помнилъ, что эта мысль, мечта скользнула въ его голов, но тотчасъ же онъ отогналъ ее, тмъ боле, что изъ вагона Шёнбокъ кричалъ ему: «Что же, Нехлюдовъ, держишь или выходишь?» – «Держу, держу», отвтилъ Нехлюдовъ и вернулся въ свтъ вагона и забылъ то, что ему представилось. Теперь только, на суд, онъ вспомнилъ это. Такою, вотъ именно такою, какою она теперь въ этомъ халат, онъ тогда видлъ ее въ своемъ воображеніи. Съ тхъ поръ Нехлюдовъ не видалъ Катюшу.
Только одинъ разъ, когда посл войны онъ захалъ къ тетушкамъ и узналъ, что Катюши уже не было у нихъ, что она отошла отъ нихъ, чтобы родить, что гд то родила и, какъ слышали тетки, совсмъ испортилась, у него защемило сердце. Нехлюдову сдлалось ужасно больно и стыдно. Сначала онъ хотлъ разъискать и ее и ребенка, но потомъ, именно потому, что ему было слишкомъ больно и стыдно думать объ этомъ, онъ не сдлавъ никакихъ усилій для этого разысканія, не столько забылъ про свой грхъ, сколько пересталъ думать о немъ. Въ глубин, въ самой глубин души онъ зналъ, что поступилъ такъ скверно, подло, жестоко, что ему съ сознаніемъ этого поступка нельзя не только самому осуждать кого нибудь, но смотрть въ глаза людямъ. Такъ выходило по тмъ требованіямъ, которыя были въ немъ.
Но существовало другое судилище, судилище свта, людей его среды, по мннію которыхъ, онъ зналъ, что поступокъ его считается не только простительнымъ, но иногда даже чуть не хорошимъ, о которомъ можно нетолько шутить, какъ шутилъ Шёнбокъ, но которымъ можно хвастаться. И потому надо было не обращаться къ совсти, а къ судилищу свта. И онъ такъ и длалъ. И это все дальше и дальше отводило его отъ жизни по совсти, не только въ этомъ, но и въ другихъ отношеніяхъ. Разъ отступивъ отъ требованій совсти въ этомъ дл, онъ уже не обращался къ своей совсти и въ другихъ длахъ и все дальше и дальше отступалъ отъ нея. Одинъ дурной поступокъ этотъ, особенно потому, что онъ не призналъ его дурнымъ, т. е. такимъ дурнымъ, какимъ онъ былъ въ дйствительности, все дальше и дальше отводилъ его отъ доброй жизни. И едва ли вся та пустая, не нужная никому жизнь, которую онъ велъ въ эти 14 лтъ, не имла своей причиной эту вину, на которую онъ выучился закрывать глаза. Его, какъ винтомъ, завинчивало все ниже и ниже въ пошлую, непризнаваемую развращенность его среды.
