лицом она рванулась ко мне, упала в ноги и прижалась всем телом, обхватив за колени.
Зимун оттащил ее от меня за волосы и оттолкнул в сторону:
– Признала.
Я не мог поверить. Елка. Неуемная пухлая веселушка. В отличие от старших сестер-двойняшек ее распирало изнутри только в нужных местах, но распирало так, что даже подростком она привлекала мужские взгляды.
Сейчас Елка выросла и повзрослела. Неужели возможно так измениться? Она выглядела едва ли не вдвое старше Любомиры и Любославы, какими я их помнил и которых сейчас годами немного обгоняла.
– Вы что с ней сделали?! – всшипел я.
Даже с заломленной рукой я попытался достать до меча.
Острая боль вернула меня в прежнее положение – чуть согнутое в приниженном поклоне.
– Мы?! – Зимун обернулся к Елке: – Покажи.
Она молча задрала на себе рубаху – до самого верху, до шеи.
Нижнего белья на ней не было, все тело покрывали шрамы и синяки, но взгляд замер на одном месте. На груди. Нет. На том, что грудью было раньше. Вместо двух задорных мячиков, размерами еще в пору взросления сравнимых если нес арбузами, то с дынями точно, зияли похожие на ожоги шрамы. Грудей не было.
Амазонки отрезали себе груди, чтобы не мешали стрелять из лука. Из всех собравшихся луки были у Зимуна и еще одного, третий держал в руках копье, а чем вооружен заломивший мне руку, я пока не знал. В любом случае, амазонок здесь не было, как и их обычаев. У Елки оружия не было вообще. У нее не было ничего. Теперь – даже грудей.
Она опустила рубашку.
– Это ей один из надзорных пап удружил.
После страны башен не сразу вспомнилось, что здесь так называли священников местной религии имени Санта-Клауса.
– Урод, – продолжил Зимун. – Бежал из Зырянки – украл девчонку, а когда мы его встретили, он сильно проголодался и жарил себе на костре «мяско».
Мне очень захотелось оказаться в то время в том месте.
– Вы его убили?
– Не сразу. Блаженная отмщена, не сомневайся.
Я глядел на Елку. Ее лицо ничего не выражало, во взгляде царила абсолютная пустота.
– Елка! – позвал я.
Она не отреагировала.
– Удивляюсь, что тебя признала – сказал Зимун. – Вообще не говорит. И соображает не очень. Если вообще что-то соображает.
– Давно она с вами?
– Месяца три. Мы даже не знали, что ее Елкой зовут, у нас она была просто Блаженной. Тихая, покладистая, но иногда так смотрит, что дрожь берет и придушить хочется, чтобы она не придушила. Кто знает, что у нее в этот момент в голове творится?
Три месяца. А ссадины и синяки – свежие. У меня в груди вновь заклокотало.
– Аркана ты, должно быть, помнишь, – ничего не замечая, тихо продолжал Зимун, – он со мной в гостинице был, когда я тебе коня продал, а это, – Зимун мотнул бородой на копьеносца
