14 февраля Элис Ли Рузвельт умерла на руках мужа от почечного осложнения, вызванного родами.
В колыбели лежала дочь пяти дней от роду, названная в честь своей матери Элис. Субботним утром 16 февраля два черных катафалка, украшенных розами и лилиями, медленно двигались по Пятой авеню в сторону приходской церкви Рузвельтов. Пожилой настоятель епископальной церкви Джон Холл с трудом сдерживал чувства во время службы. Молодой вдовец сидел в первом ряду с окаменевшим от горя лицом. После отпевания оба катафалка бок о бок медленно двинулись в сторону кладбища Гринвуд.
Теодор в Дакоте
В ту ночь Рузвельт поставил черный крест на странице в дневнике и под ним написал всего одну фразу: «Свет ушел из моей жизни». Он уничтожил все письма жены и более никогда и ни с кем не говорил о своей потере. В его будущей «Автобиографии» не найдется ни единого слова об Элис. Поначалу Теодор даже избегал называть дочь по имени: в письмах сестрам он говорил о «бэби Ли».
Сам Рузвельт знал только один способ преодолевать жизненные катаклизмы: тяжелую работу и физические лишения. «Черная меланхолия редко настигает всадника, который мчится галопом», – однажды пояснил он. Мужчины в те годы не занимались воспитанием детей. Оставив дочь на попечение нянек и старшей сестры, Рузвельт заказал билет на поезд, отправлявшийся в сторону уходящего солнца.
Американский Запад в те времена заметно отличался от романтизированного Голливудом мира рискованной свободы и невероятных приключений. За первыми «экзотическими» впечатлениями скрывался ежедневный изнурительный труд ковбоев и поселенцев, борьба с засухой и пыльными бурями, обыденный и опасный мир фронтира – границы цивилизации и дикой природы. Здесь Теодор Рузвельт решил начать все сначала, вложив деньги в скотоводческое ранчо. Первоначального взноса в четырнадцать тысяч долларов хватило на покупку 450 голов скота.
Рузвельту нравилось, что здесь не спрашивали вновь прибывших об их прошлом. Люди отвечали за самих себя и собственные поступки в настоящем. Револьверы и ружья на Диком Западе становились средством общения, когда возникал обман или мошенничество, и тогда векселя и невозвращенные долги нередко оплачивались пулями. Но дружба и верность своему слову обретали здесь совершенно особую, первозданную ценность. Отсюда до грохочущего, вечно спешащего Нью-Йорка, казалось, было так же далеко, как до сияющих в небе крупных звезд, и люди вели совсем другие разговоры: о больших ураганах и ранних заморозках, приходящих и уходящих человеческих жизнях.
Своему ранчо, состоявшему из трех простых бревенчатых построек, Рузвельт дал название «Мальтийский крест» – по форме клейма его долгорогих коров. Первые письма Тедди сестрам полны оптимизма: «Зимой я потерял 25 голов из-за волков, морозов и т. д., но остальные в прекрасной форме, и сейчас у меня полторы сотни телят».
«Свет ушел из моей жизни» – запись в дневнике Рузвельта
На
