быть подобным, не разрушив самого социального агента, как нельзя заставить любить. Однако именно это и делают современные системы власти: политическая корректность, запрет на свободу слова, подавление творческой мысли в университетах, слежка за медиасферой и многое прочее направлено именно на осуществление насильственного или принудительного подобия, когда я должен отказаться от своей индивидуальности ради сходства с остальными. В результате никто не подобен никому, что и разрушает социальность как таковую.
Цифровой индивид с «хорошей идентичностью», что звучит по-фашистски оптимистично, не социальное животное и даже не политическое (ζῷον πολῑτῐκόν), как его определял Аристотель, а ζῷον υπάκουος – послушное животное, которого можно выращивать, кормить и управлять им на дистанции, так, как это делают с фермерскими курицами при помощи оборудования фирмы Big Dutchman. Огромная система платформ с движущимися кормушками, которые раздают пищу птице и управляются из единого удаленного центра. Примерно таким же видят управление цифровыми курицами, людьми с «хорошей идентичностью», авторы этого замечательного проекта.
Эти строки написаны не для того, чтобы вызвать читательские охи-ахи, их цель – призвать к сопротивлению. Сопротивлению осмысленному, которое сохранит социальность, а не превратит всех в рабов.
Нельзя не признать, что благодаря коронавирусу мы многое узнали друг о друге, да и о самих себе. Китай, где возник эпицентр пандемии, проявил себя чуть ли не как истинный рыцарь, этакий Гёц фон Берлихинген, когда успешно задавил эпидемию в Ухани и начал снабжать масками остальной мир, в частности Италию. Евросоюз, напротив, проявил себя как плохой налоговый инспектор, рассадивший всех должников по клеткам, не понимая, что делать дальше. Америка тоже оказалась чуть ли не беспомощной, в срочном порядке начав залатывать дыры в системе медицинского обеспечения населения, попутно размещая своих зараженных на военном корабле из-за нехватки больничных коек. В России, подглядев у соседа, как нужно действовать, всем стали мерить температуру, а в это время в магазинах исчезла гречка, а в аптеках маски – пока со временем все не пришло в норму. Однако основное в этой истории не эти бытовые неурядицы и даже не наш технологический страх перед вирусом, а политическая и, если угодно, экзистенциальная реакция на угрозу «извне».
Коронавирусную пандемию часто сравнивают с войной и военными действиями, но аналогия неверная. Во время войны есть тыл и фронт, на фронте, возможно, интереснее, в тылу – безопаснее. Сейчас у нас нет деления на тыл и фронт, как нет на армию и главный штаб, Ставку, где более безопасно. В отличие от человеческого врага, вирус не завоевывает территорию «снизу вверх». Заразиться может любой, и не существует социальной лестницы, имеющей место как в мирное время, так и в военное. Если у товарища Сталина, который выезжал на фронт только в романе «Счастье» (1947) Петра Павленко, шансы погибнуть от вражеской
