Мэри, – возразил Робби. – Она теперь плохо выглядит и живет в бедности. Куда подевался ее муженек, никто не знает. Хотя иногда наведывается. Она живет в трущобах. И поверь мне, бостонские трущобы – это то еще место. Она зарабатывает стиркой, и только Господь ведает, сколько у нее детей.
– Я навещу ее, пока мы еще в Бостоне.
– Только сначала остановись где-нибудь в другом месте, – заявила тетя Генриетта.
– Этот дом наполовину мой, – возразила Миссис, – и не стоит указывать Мэри, что ей делать, а чего – нет, она у нас вышла замуж против отцовской воли.
– Может, это и к лучшему, если она ее навестит. Сходи, Мэри, сходи и дочь свою возьми, чтобы она увидела, что случается с девушками, которые позволяют ухажерам лишнего. Хотя чего тебе волноваться-то, она у тебя такая невзрачная.
– Она не невзрачная, – возразила Мэри. Она обняла дочь одной рукой. – Она не просто хорошенькая, какой была Шейла со своими белокурыми кудряшками и ямочками на розовых щечках. Она красивая! Посмотрите, какие у нее скулы и как подбородок сужается книзу. У нее же личико сердечком.
Милочка Мэгги широко открыла глаза и уставилась прямо в зрачки тети Генриетты, безмолвно подзуживая ту возразить своей матери.
– У нее желтые глаза.
– Ничего подобного! Они у нее золотистые.
– Желтые!
– Да ладно тебе, Генриетта, – вмешалась Миссис, – у тебя в молодости глаза были такого же цвета.
– Золотистые, золотистые, – уступила старуха.
– Я обещала найти тебе кузенов, Милочка Мэгги, и мы их найдем. Так что потерпи. Дай мне разобраться, – Мэри посмотрела на адрес, написанный Робби на клочке бумаги. – Повернуть направо, пройти один квартал, нет, три… – Мэри подняла вуаль, потому что от шенильных крапинок у нее двоилось в глазах.
– Так-то лучше. Пройти два квартала…
Они поднялись по четырем лестничным пролетам. Мэри тихонько постучала в дверь. Та с грохотом отворилась.
– Входите, входите! – крикнула рослая женщина.
У нее были обнаженные до плеч, мускулистые руки. Мокрый фартук. Не то белокурые, не то русые взлохмаченные волосы. Лицо блестело от пота.
В комнате кипела жизнь. При виде гостей целый выводок детворы разбежался по углам. Они попрятались за лежащими на полу узлами с грязным бельем, а самый маленький зарылся в гору засаленной одежды, подлежавшей сортировке.
Шторы были подняты, и сквозь открытые окна в комнату лились, киша пылинками, потоки солнца. Небо за окном было загорожено сетью заполненных бельевых веревок. Под дуновением ветра сушившаяся на них одежда вздымалась и опадала, перекручиваясь то в одну, то в другую сторону. Она была словно живая. На полу лежали узлы с грязным бельем. На стульях было полно высохшей одежды, ожидавшей утюга. На веревке, протянутой под потолком кухни, висели свежевыглаженные рубашки, а на газовой плите бурлил котел с самым грязным бельем.
– Мэри! – воскликнула рослая женщина.
Она
