style="font-size:15px;"> Хрусталь-горизонт между мной и тобой леденеет;
Поэтому, видно, душа моя смерзлась с твоею.
Мою от твоей оторвать невозможно без боли:
Зачем мне себя изводить, и бедняжку неволить?
Я буду бродить по пустым коридорам вокзальным,
Все больше и больше душою к тебе примерзая;
А в парке, в листве, на прожилках,
эзоповским слогом –
Такого знакомого имени много-премного…
Пусть корочки льда на оконных хрусталиках стынут,
Как в доме, где топят всегда лишь одну половину;
День будет мне днем, ну а ночь,
соответственно – ночью.
Я ложью не буду озябшую душу порочить.
Сны мои – всадники
Сны мои – всадники, дезертиры из прошлого,
Скоком в галоп перечеркивают года.
Снится мне почему-то все больше хорошее,
То, что прописано в памяти навсегда.
Снится мне дом среди зелени, с рыжей завалинкой,
С тропкой двора, пробегавшей среди травы.
Все мои беды мельчали под солнцем и таяли,
Сыпал сокровища клен с золотой головы.
В нежном багрянце далекого летнего вечера
(Сны замирают, натягивая удила)
Вроде проспекта шла улочка поперечная,
К коей без страха я в жизни не подошла.
Сны мои, всадники, однолюбы упрямые –
Так и остались на улочке травяной,
Где изумленно-смущенное солнце багряное
Прятало взгляды в черемухе под окном.
Какая душная пора!
Какая душная пора!
Какая странная игра…
Окно, знакомое до боли,
И в нем – сирень,
И в ней – ваш взгляд.
Когда-то, много дней назад,
Перемешались наши роли.
Зачем? А может, мы играли
Других – актеров и актрис,
Не мне вы руку целовали
В прохладном сумраке кулис
Под крики пьяные «на бис!»?
Какая душная пора.
Какая скучная игра.
Чтобы только не думать
Чтобы только не думать.
Не чувствовать.
Не дышать.
В мягком логове пледа отречься от всей вселенной.
Ненормальная эта девчонка – моя душа.
Почему ей так хочется снова чьего-то плена?
Скоро это закончится –
Будут шаги легки,
И тогда перестанут тоскливо тянуться ночи.
У назойливой памяти – цепкие коготки.
Очень острые.
Больно царапают.
Очень. Очень.
Слышите зычное кликанье сов?
Слышите зычное кликанье сов?
Мне
