белого.
София поднялась из-за стола сразу же, как только доела десерт.
– Прошу извинить нас с Селией, джентльмены. Я пообещала ей прочесть перед сном сказку. Мы оставим вас наедине с портвейном. – Она протянула девочке руку.
Уэстфилд встал и поцеловал жену и дочь.
Саймон тоже встал. Его другу повезло – новая жена не только по-настоящему любит его, но еще и искренне заботится о своей падчерице. Возможно, этим и объяснялось расположение Саймона к этой женщине. София была полной противоположностью его корыстной мачехе. Он верил, что, даже если Уэстфилд обнищает, София будет его любить, в отличие от многих других знакомых Саймону женщин, которых интересовали лишь титул и богатство.
– Мама будет мне читать «Алису в Зазеркалье»! – Селия соскользнула со своего стула.
– О, одна из самых моих любимых книг, – отозвался Саймон.
– Правда, дядя Саймон? – Глаза Селии широко распахнулись.
– Конечно, только мне не так везет, как тебе, я должен сам себе читать ее на ночь.
Девочка захихикала.
– Когда почитаешь Селии, присоединишься к нам в гостиной, София? – спросил Уэстфилд.
Между ними что-то проскользнуло, что-то невысказанное.
– Нет, если ты не против, я пожелаю вам доброй ночи. – Она повернулась к Саймону. – Простите меня, но я чувствую, как начинает болеть голова.
Он знать не знал, что София страдает от головных болей.
Похоже, тут что-то затевается. Что-то, о чем Уэстфилд хочет поговорить наедине.
– Конечно, София. Надеюсь, завтра, а может быть, даже раньше, вам станет лучше.
Селия с Софией вышли из комнаты.
– Какие-нибудь сложности с одним из наших деловых предприятий? – спросил Саймон.
– Нет.
– Уж наверное, что бы ты ни хотел мне сообщить, это не настолько ужасно, чтобы Софии требовался предлог нас покинуть.
Уэстфилд подбородком указал на дверь.
– Пойдем в мой кабинет.
Похоже, и правда ужасно, подумал Саймон, войдя в кабинет и обнаружив, что в камине горит огонь, а на столике между двумя стоящими у камина креслами стоит графин с виски и два бокала.
Усевшись, Саймон вымучил смешок, пытаясь не обращать внимания на узел, вновь сжавшийся в животе.
– Выкладывай, старина, неопределенность меня убивает.
Уэстфилд сделал большой глоток виски и опустил бокал.
– Твоя мачеха в городе.
«Джулия». Гадкое ощущение в животе усилилось. С фальшивым безразличием он поднес бокал к губам и сделал неспешный глоток. Сосредоточился на вкусе, наполнившем рот, и лишь затем позволил виски скользнуть дальше по горлу, согревая заледеневшее тело.
Старый друг поднял графин.
Саймон взглянул на свой бокал. Пустой. Вот и изображай равнодушие… Это бесполезно там, где речь идет о мачехе.
– Ты ее видел?
– Не я, моя сестра. Сегодня днем на Стрэнде.
