благодарю я. – Вы – симпатичный человек.
Он смеется, обнимает меня и говорит, что не надо верить каждому, кто доказывает, будто потом будет лучше.
– Лови волну. Не жди. Не бойся. Просто лови.
Рози не дура. Понимает, что я струсила.
– Если бы сюда вошел сам Бог и сказал, что ты можешь променять меня на Джона, ты бы променяла?
– Что за глупость.
Я ушла от ответа, и это уже ответ, так что я нисколько не удивилась, когда в понедельник она не села со мной. Нет, она не игнорирует меня, ничего такого. Здоровается, мы обмениваемся шуточками насчет этих дурацких футболок «Уотер уиз», в которых все пришли сегодня, но мы обе знаем, что больше не подруги. Это то, что ты чувствуешь, то, что мне уже знакомо, что я знаю, когда вижу в коридоре Марлену и Ноэль и понимаю, что теперь они – две лучшие подруги. Две вместо трех.
Ночью мне приходит в голову, что у меня нет теперь друзей. Нет друзей, кроме Джона. А у Джона всегда был один друг. У него всегда была я.
Беру книгу, которую он читал, когда исчез, книгу о зефирном креме, но засыпаю, и мне снится Кэрриг Беркус. Во сне у меня длинные волосы и гладкие ноги, и я крепко его обнимаю.
Мой терапевт говорит, что для девушек естественно разделять вожделение и любовь; Джон – для интимного общения, Кэрриг – вожделение. Она говорит, что жизнь – это процесс, путешествие, а не пункт назначения, что мои фантазии с Кэрригом не означают, что я не скучаю по Джону.
– А теперь расскажи мне о вашей поездке классом. Знаю, для тебя это был вызов. Знаю, это трудно, но расскажи мне об аквапарке. Ты получила удовольствие?
Сглатываю.
– Да, было здорово, – говорю я, потому что вся моя жизнь – ложь, даже та часть, где выкладываешь все. – Я так рада, что поехала.
Мое сердце не разбилось, но треснуло.
Я так хранила верность, сберегала каждый выпуск «Телеграф», рисовала его каждый вечер. Моя мама радуется: искусство – позитивный защитный механизм. В голове у меня идет отсчет дней. Но что-то случается, что-то отвлекает. Я получила А по художественному творчеству, и мне позволили перейти на семинар. Я заболела гриппом. Отстала от класса и позабыла про «Телеграф». И вот уже как-то вдруг я ловлю себя на том, что не помню, сколько дней его нет; в какой-то момент я просто сбилась со счета. Жизнь шла, в ней что-то случалось без Джона, и эти события отдаляли меня от него. Рана как будто затягивалась, и я ничего не могла с этим поделать.
Звонит телефон. Я все еще надеюсь, что это Джон. Я всегда надеюсь, что это Джон.
Но это не он. Всегда не он.
Звонит мама Марлены. Спрашивает, почему я не ответила на приглашение на вечеринку по случаю дня рождения Марлены. А не ответила я, потому что меня не пригласили. Я отдаляюсь от Ноэль и Марлены, таю дымкой на полу спальни с блокнотом для рисования. Я так и не поздравила Марлену с победой в одиночном разряде по теннису, так и не помогла Ноэль развешивать постеры перед заседанием ученического совета. Должно быть, их это задело.
Перевожу
