обед.
Между тем, Митенька посмотрелся в зеркало, потрогал круглый, еще детский животик, и отказался обедать.
Мама только развела руками:
– Сынок, я же старалась… Очень трудно полноценно есть на мою пенсию…
Но Митенька был непреклонен.
Тогда мама использовала последнее средство, которое всегда срабатывало:
– Но надо же спасать еду! – заметила она тихо.
Она вообще была тихой. Когда-то у нее был командный голос – давно, когда она еще работала, и она легко управлялась с подрастающим ребенком. Но с тех пор, как она вышла на инвалидность, голос ее становился все тише и тише, пенсия словно придавливала ее к земле. А Митя все рос. И, правда, очень трудно становилось обеспечить ему полноценное питание.
– Есть что спасать? – хмыкнул Митенька.
И мама поняла, что она его уже почти уговорила поесть.
– Пюрешечка с маслицем, котлетки куриные, огурчик свежий – с дачи! – радостно засуетилась она.
Митя сел кушать, но нашел новый повод для недовольства:
– Что же ты смотришь на меня в упор! – сердито сказал он. – Это неприлично – смотреть, как я пережевываю пищу!
– Смотрю, какой у меня хороший сынок вырос! – солгала мама и отвела взгляд.
На самом деле, она давно уже жила впроголодь… Пенсия не располагает. А Митенька не понимал – маленький еще.
«Ну и слава Богу! – думала мама. – Что не понимает! Рано ему еще что-то понимать в нашей паршивой жизни!»
Но, видимо, Митя уже что-то понимал, потому что у него на шее багровел засос. Мама провела по нему рукой, но ничего не сказала.
– Девчонки в школе соревнуются, кто больше засосов поставит…, – смущенно буркнул Митенька. – Я-то уворачивался, но ничего не получилось…
И тут мамина рука натолкнулась на какую-то цепочку на Митиной шее. У них дома давно не было никаких украшений, только крестики. Митин крестильный и ее были привязаны на веревочке.
Митенька отвел ее руку и одним махом доел пюрешку.
– Вкусненько было? – заискивающе спросила мама.
Митя снисходительно кивнул.
***
Они уже очень давно «спасали еду». Рожденная до Перестройки, мама помнила то чувство, когда дома нечего есть. Она вообще не переносила, когда выбрасывали хлеб. Это въелось в сердце вместе с рассказами прабабушки о блокаде Ленинграда.
Они – мама и Митя – не страдали никакой дистрофией. Наоборот, у обоих было немного лишнего веса от калорийного питания – от привычки заменять мясное мучным.
Но Митенька вдруг озаботился своим весом. С каждым днем заставить его «спасать еду» становилось все труднее.
«У Митеньки появилась своя жизнь, – соображала мама. – Возможно, девушка…»
Однажды, Митя попросил у нее абонемент в фитнес:
– Мама, ну Ксюша ходит в фитнес, как я ее оставлю? – вполне резонно заметил он.
И мама сделала то, что никогда не делала – она позвонила папе. Они купили ему абонемент пополам.
Так, наконец, мама узнала, что существует Ксюша, и цепочка на шее – видимо, Ксюшин подарок.
***
У них никогда не закрывали дверь в ванной. Занавеска – этого было достаточно для всех. И в этот раз Митенька мылся с незапертой дверью.
Мама зашла по хозяйству и замерла: на полочке у ванны лежала дареная цепочка – Митенька снял ее, пока мылся. Мама протянула руку, чтобы присмотреться и обмерла: на витой серебряной цепочке красовался брелок – перевернутая пентаграмма и маленький пистолетик.
Она осторожно положила цепочку на место и вышла из ванной.
«Не с кем посоветоваться, – думала она. – Это же знак сатаны! Может, его девушка – сатанистка?»
Весь день мама места себе не находила. Наконец, она позвонила своей подруге – такой же старой, такой же никчемной…
– Застрелится сын, как пить дать! – вещала подруга. – Это неспроста такое ярмо на шее!
Мама была в отчаянии. Как же? Сын – крещеный, здоровый ребенок! Да, он никогда не интересовался церковной жизнью. Но чтобы сатанист!
– Может, он не знает, что это знак сатаны? – растеряно спросила она у подруг.
– Может, и не знает! – подтвердила подруга. – Надо к гадалке сходить, я знаю одну – православная гадалка!
Про православных гадалок мама слышала, что таких не бывает. Но тем не менее…
