к Лувру, и теперь ей снова предстоит звенеть копытами по мостовой. Поэтому, отъехав на квартал, я спешился и повёл лошадь под уздцы.
Хорошее настроение от визита на королевское ложе улетучилось совсем. Если домой нельзя, что делать до утра? Бродить по небезопасным столичным улицам, изображая мучающегося любовной бессонницей романтического юношу? Хотя с опасностью тут я преувеличиваю – непогода загнала парижских крыс в их щели.
Ночных увеселительных заведений нет. И если придорожные трактиры так или иначе примут путешественника за полночь, здесь всё закрыто. Хоть возвращайся в Лувр и ночуй в караулке с приветливыми королевскими гвардейцами.
Память услужливо подкинула другой вариант. А если наведать московских негоциантов? Дрыхнут, конечно, но ради важного дела и разбудить не грех.
Адрес я запомнил смутно и направился туда с искренней надеждой, что не придётся колотить в каждую дверь квартала с вопросом: не здесь ли живут московские шпионы. Дорога предстояла длинная, вниз по течению Сены, практически к самому выезду из столицы. Так как большую часть пришлось одолеть пешком, заняло это больше часа. Зато шуметь не понадобилось, при свете фонаря, прихваченного на конюшне, я разглядел вывеску на французском и польском, что здесь предлагаются товары из Московского царства.
В ворота стучал долго. Наконец, в обшитой железом створке отворилось окно, явив моему взору заспанную курносую физиономию в стрелецкой шапке, столь же уместной в Париже, как головной убор из перьев вождя команчей. Стрелец отчего-то не обрадовался ночному клиенту и упорно пытался вытурить меня подальше, не обращая внимания на исторгаемые мной доводы. Постепенно дошло, что бугай не понимает ни по-французски, ни на русском литовском языке, а московским славянским со всякими «обло», «бяше» и «поелику» я вообще не владел.
Наверно, наши бессмысленные препирательства потревожили всю округу, пока на двор не спустился начальник стрельца, который, отворив ворота, немедля стиснул меня в истинно русских медвежьих объятиях. Пашка Ногтев моментально поднял на ноги резидентуру, чтобы натопить баню и вообще оказать дорогому французскому другу подобающий приём.
Аж неловко стало. Я вообще-то переночевать приехал да лошади дать отдохнуть.
Разумеется, выспаться не пришлось. Сначала угощение лёгкое, потом баня а-ля рюсс, да такая, что Чеховский выскочил бы ошпаренным зайцем, а Генрих просто умер. Наконец, угощение настоящее, плотное, пусть без столь изысканной сервировки, как в Лувре, но ценить натуральный продукт русские умеют!
Мы захмелели, осоловели. И не переставая говорили, причём – исключительно по-французски, Ногтев совершенствовался. Сочувствую ему, к концу XVI века фонетика уже разительно отличалась от написания, что для изучающих язык всегда сложно. Говорят, король Франциск I, утвердивший французский в официальном обращении вместо латыни, на предложение сблизить устную и письменную речь горделиво отрезал: орфография помогает отличить простолюдина
