к изнуряющей жаре, доходившей в тени до плюс 40 градусов. Я ходил на работу налегке, в гимнастических штанах, в рубашке навыпуск и в резиновых тапочках, так как сандалии на камнях быстро вышли из строя. В обед мы купались в мутной прохладной воде Нарына, но это не очень-то помогало. В воде, вроде, хорошо, но не успеешь на берег вылезти – уже сухой!
Дома было не лучше. Кондиционеров тогда не было, в комнатах было жарко и душно. Обувь мы снимали в прихожей, в комнатах ходили босиком и в трусах, на полах были расстелены одеяла, ненужные нам в это время. Спасаясь от жары, мы спали на обтянутой марлей веранде, где стояли две кровати. К жаре добавлялись мухи и комары. От них мы затянули марлей входы в комнаты и в кухню. Из-за жары я плохо спал, пробовал заворачиваться в мокрую простыню, но она быстро высыхала. Из-за мух часто под утро я перебирался в комнату.
И тогда мы с Марком, таким же молодым, как я, шеф-инженером с завода «Электросила», стали поздними вечерами ходить на Нарын. Мы купались в реке, освещённой фонарями с плотины, а в промежутках между купаниями пили из бутылки местное кисловатое вино. До сих пор помню тепло бетонного откоса реки, на котором мы сидели, краны над ярко освещёнными плотиной и зданием ГЭС, луну и звёзды на тёмном небе, силуэты гор на другом берегу. Так в беседах и купаниях мы проводили с Марком часа два. Потом мы шли домой, где на веранде я быстро засыпал и спал ночью, как сурок.
Насчёт гор на другом берегу. С утра на этих горах, прямо напротив ГЭС, появлялись всадники. Они сидели на небольших лошадках в халатах, шапках и чалмах на головах. Не было только винтовок за плечами, а так были бы чистые басмачи из приключенческого фильма. Они сидели на лошадках и часами наблюдали, как подъезжали и уезжали автомашины, двигались краны, поднимавшие и опускавшие разные детали и грузы, слушали шум работающих механизмов, треск сварки, голоса строителей и монтажников. Эти люди приезжали с гор и никогда раньше не видели ни большой стройки, ни таких машин и кранов.
Один из таких местных, то ли киргиз, то ли узбек, единственный кто работал на монтаже, – убирал мусор и подметал пол. Ему было лет пятьдесят, но тогда для меня он был старый человек. Он ездил с нами на работу в кузове грузовика СГЭМа, все звали его Бабай. Монтажники во время поездки иногда подшучивали над ним:
– Скажи, Бабай, а сколько у тебя жён?
– Шесть, – отвечал он.
– Зачем тебе так много, – продолжали они спрашивать.
– Ну как зачем. Самая старшая управляет жёнами, вторая по возрасту убирается в доме, третья готовит еду. Четвёртая отвечает за огород, а пятая – за живность.
– Ну а шестая зачем?
– А шестая – для любви!
– И сколько ей лет?
– Семнадцать.
Все смеются; всем, в том числе Бабаю, явно нравятся эти вопросы-ответы.
В тех местах тогда это могло быть правдой. Как мне рассказывали, у некоторых киргизов, живущих далеко в горах,
