к толмачу:
– Скажите ему, что я доверяю таким людям, как он. Более того – я отдаю ему часы на двое суток, но я должен посмотреть, где он живет.
Тут он вытащил свой цветастый платок, вытер от волнения пот и вдруг – такого Ждан Иваныч не ожидал! – высморкался в эту благоуханную красивую тканину, которая стоила небось целых две денги[87]. Но старый кузнец изумился еще больше, когда англичанин, все это скомкав, снова убрал в карман, будто с платком ничего и не случилось.
«Ну и ну-у-у! Вот так мода иноземная! Этак и лягушкам в кармане завестись недолго. Вот робятам-то расскажу, вот ведь дивья-то!» – одним прищуром улыбнулся старик.
Часы до самой избы Виричевых нес матрос судна «Благая надежда». За ним шли Ричард Джексон, Ждан Иваныч и толмач. Михайло Глазунов увидел в торговом ряду стрельца Фильку и сказал тому, что он больше не требуется. Филька обрадовался и, потолкавшись для виду среди мужиков, покричав на них, направился в кабак, желтевший в проулке новым крыльцом.
Ждану Иванычу стало полегче, когда отпустили стрельца: уж больно нехорошо ходить под его алебардой, будто вор или тать[88] вроде Сидорки Лаптя, что третий год сидит за Пушкарихой в остроге. Однако и после ухода стрельца не удалось избежать людского глаза: уж больно приметен он был в своей старой однорядке около разодетого англичанина.
– Эй, Ждан Иванов! Фряга-то в кумовья набивается или по делу? – крикнул ему Пчёлкин от хлебного ряда.
– Эй, Ждан! – раздался уже позади голос Чагина, вовсю торговавшего косами, ухватами, топорами. – Скажи робятам, чтобы рубли шли собирать, монахи ждут! А то завтра указ будут говорить!
Разговорами об указе были заняты на пристани все. Мужики сбивались в толпы, размахивали руками и несли, кто во что горазд, разные предположения, а потом, расстроенные донельзя, забывали обо всем и шли в кабак.
На остальных улицах было тихо, только взлаивали собаки, мычали голодные коровы, почуявшие солнце в щелях. На Кузнецкой улице завалилась в лужу свинья и так пригрелась на долгожданном солнышке, что даже не шевельнула ухом, когда мимо нее прошли люди. Через дорогу прошла баба за водой, и Ждан Иваныч обрадовался, что первым поперек ее пути прошел не он, а матрос с часами, за ним Джексон и только потом они с толмачом. «Худая примета, когда баба с пустыми ведрами…» – подумал Ждан Иваныч.
У самых ворот своих он остановился. Прислушался. В кузнице ни стуку, ни говору. Громыхнул кованым кольцом, отворил калитку. Шумила и Алешка слонялись по двору, – видно, от расстройства было им не до работы. Увидев отца в сопровождении иноземцев и толмача, они немного повеселели, но с лиц не сошла настороженность. Оба остановились как вкопанные, вытянув шеи.
– Все улеглось, робятушки, все как есть!
Англичанин пожелал войти в избу. Там он осмотрел жилье и записал что-то. Затем взял из рук матроса часы и собственноручно передал их Ждану Иванычу.
– Я надеюсь, что все с часами обойдется благополучно. Скажите ему, – попросил он толмача, –
