умной. Там же иней намерзает, не дает вентилю раскручиваться. А ты на него, небось, горячей водой. Так?
Он посмотрел на Жанну по-доброму, но строго, от чего ей стало не по себе.
– Да можешь не отвечать, все и так понятно, – Василич взглянул на часы и ткнул в Артёма пальцем. – Ты иди, отдыхай. Можешь пройти на второй ярус, там дверь на крышу открыта. Здесь воняет и будет вонять еще долго, так что можешь побыть там. А как машина придет, я тебя свистну. Идет?
Артём кивнул и быстро побежал к выходу и лестнице наверх, в раздевалку. Находиться в цеху было действительно неприятно. Пробегая мимо двух работавших линий, он слышал, как укладчицы, не имевшие возможность отойти от конвейера, на все лады проклинали Жанну. Артём улыбнулся – вся эта история начинала его забавлять.
В шкафчике на перекладине висели шорты, в кармане которых остался плеер. «Жаль, нет телефона – подумал Артём. – А ведь Алинка наверняка написала что-нибудь». Быстро достав плеер и закрыв шкафчик, Артём снова отправился в цех, по дороге нацепляя на себя наушники.
Пройдя по коридору, там, где они с Аней везли поддон с коробками, Артём дернул тяжелую дверь справа и попал в камеру. От холодного воздуха, ледяного, неестественного, пронзительного, мгновенно стали слезиться глаза.
– Смотри, замерзнешь – весело произнес грузчик Макар, складывавший коробки с мороженым на огромную телегу. Он смахивал на полярника: в ватнике и ватных штанах, варежках, большой ушанке и в огромных черных валенках.
«Надо же, а здесь аммиаком не пахнет» – это было первое, что пришло Артёму в голову. Съежившись, он взял из стоявшей в углу коробки пару небольших картонных туб с фруктовым щербетом. Артём обожал это мороженое: за раз он мог съесть десять, а может и пятнадцать таких. Только делали их раз или два в неделю, когда слесарям удавалось привести в чувство полуразвалившийся автомат. Остатки мороженого, не вошедшие в упакованные и отправленные на склад коробки, хранились в камере сразу за дверью.
«Обязательно накормлю таким мороженым Алину, ей понравится, обязательно понравится. Она ведь у меня сластена» – не переставал мечтать Артём. Он улыбнулся Макару, закрыл за собой дверь в камеру: в коридоре ему показалось необыкновенно тепло. Под завистливые взгляды упаковщиц Артём прошмыгнул по металлической лестнице на второй ярус. Проход на крышу действительно был открыт…
Что-то есть в августовских ночах такое, чего лишены и знаменитые белые ночи, и сентябрьские, наполненные сыростью и дымкой. Артём лежал на пологой крыше пристройки, покрытой рубероидом. Внизу под ним гудел цех, а над головой поблескивали звезды, и было полнейшее спокойствие. Вкус мороженого казался Артёму каким-то особенным. Щербет, пролежав сутки в камере, не спешил таять.
Артём сделал музыку погромче. Было три часа ночи. По радио передавали сплошь спокойные, медленные треки. Артём представлял, как ведущие, зевая, нажимают ту или иную кнопку. Нарисовав своим воображением картину, Артём засмеялся, но тут же замолчал и, привстав,
