смотрит на сестру, которая всегда была уравновешенной, нормальной, обычной и здоровой, а теперь разваливается у него на глазах.
– Вы попали в аварию, ты и Рут. Не по своей вине. У тебя тяжелый перелом и сотрясение мозга…
– А Рут? – перебила я его.
Мы сидели на скамейке и смотрели друг на друга с такой жалостью и завистью, как могут смотреть только брат и сестра.
– Грета… – начал он.
– Она погибла, да? В этой аварии, – сказала я. – Она умерла.
Он медленно кивнул. Ветер взметал вокруг нас золотые листья.
– О Рут, – простонала я, уронив голову на руки.
Я почувствовала слезы на глазах и позволила себе разрыдаться, ощущая руку брата у себя на спине. Мне вновь стало понятно, что в этих мирах я не просто посетительница. Я по-настоящему переживала смерть Рут, хотя легко могла представить ее в тюрбане и с бисером внутри другого мира, живую. Но я все лила и лила слезы в свои белые перчатки. Я не принимала обличье других Грет, я становилась каждой из них.
– Мне так жаль, Грета. Я думал, ты помнишь.
– Нет-нет… Боже мой. Она так нужна мне здесь. Бедная Рут. Я вот что хотела сказать… – Здесь я заставила себя остановиться.
– Вот почему Натан нашел врача. Ты никак не могла прийти в себя, Грета. – Он наклонился и положил руку на мое колено. – Не надо мне было все это говорить.
Я высморкалась и вытерла слезы, затем выпрямилась и произнесла:
– Мне надо сказать тебе вот что: я – это не я.
Он опять сморщился от боли. Я почувствовала, как мои руки начинают дрожать от всплеска эмоций, и даже выронила сигарету. Я не привыкла к такому. В этой жизни, как и в прошлой, я наверняка играла роль трезвомыслящей сестры. И вот я стала слабой и сломленной. Невыносимо. Я вспомнила картину, которую наблюдала когда-то, проезжая по шоссе: маленький спортивный автомобиль медленно, осторожно вытягивает из кювета старый грузовик.
То, что всем известно. Для Феликса всем известное, конечно, состояло в том, что его сестра лишилась рассудка.
– Тебя может шокировать то, что я скажу, – начала я. – Понять это нелегко. Я видела такое… Я пришла из такого места, которое…
– Хорошо-хорошо.
Он взял меня за руку, – оказалось, что мы оба сильно замерзли.
– Феликс, – объявила я, – я не та, за кого ты меня принимаешь.
Он долго смотрел на меня, размышляя над моими словами. Свет изменил все вокруг нас, пролившись на каждого человека в парке – на моего сына, на женщину, будто выделял исполнителей, составляющих труппу. Наконец Феликс заговорил:
– Я тоже, детка.
При звуке этих слов я наконец услышала своего умершего брата.
Потом Феликс, стряхнув задумчивость, поднялся.
– Мне надо идти, – сказал он, подхватывая пальто, и повернулся. – Хочу тебя кое с кем познакомить. Приходи ко мне обедать на следующей неделе. Ингрид уедет к родителям. А сейчас мне пора. – Он посмотрел на меня с неуверенной улыбкой, щеки его горели. –
