Натан – в одной фразе, такой успокаивающей, которую он говорил при каждой нашей размолвке во время ухаживания за мной: «Решай сама». Она стала противоядием от всех моих страхов. Может, я провожу слишком много времени с Феликсом и недостаточно с ним? «Решай сама». Могу ли я задержаться на работе, или лучше пойти на вечеринку, которую устраивает его мать? «Решай сама». Фраза избавляла меня от беспокойства, и я любила его за это. Он сделался моим спутником на десять лет. Но в последние месяцы жизни Феликса Натан стал тенью, которой я не замечала. Меня на него не хватало, я отложила его в сторону, и поначалу он относился к этому с пониманием. А потом понимание исчезло. Он был очень мягким, но, когда злился, легко мог стать холодным и равнодушным. А потом я его потеряла.
Всего через несколько месяцев после смерти Феликса я обнаружила, что Натан завел себе новую любовницу. Однажды вечером я пошла вслед за ним и очутилась перед кирпичным зданием с зигзагообразной улыбкой пожарной лестницы; в окне виднелись силуэты моего любовника и молодой женщины. Сколько времени я там стояла? Сколько времени человек способен наблюдать за жуткой сценой? Пошел снег, мелкий, как пыль, и луч света, падавший из того окна на улицу, казалось, растянулся.
Я никогда не перестану сомневаться, правильно ли я поступила. Я отошла от того здания, вернулась домой, согрелась в одинокой кровати и никогда не говорила Натану об этом. При всем том, что произошло, при всем том горе, которое я схоронила внутри себя, я хорошо понимала его потребность в покое и внимании, в исполнении роли мужа перед женщиной, исполняющей роль жены, – чтобы одновременно пробовать другую жизнь. И я сказала себе: «Он вернется домой, ко мне, а не к ней». В конце концов, нас столько всего объединяло, включая годы, прожитые вместе до появления седых волос. Кто подошел бы ему больше меня?
Он все-таки пришел ко мне домой. Он ее оставил. Я знаю это. Однажды вечером, несколько недель спустя, когда я сидела на Патчин-плейс и читала книгу, а кипевшему на медленном огне супу из белой фасоли оставался час до готовности, Натан вошел, мокрый от дождя, с невероятно раскрасневшимся и отекшим лицом, и в глубине его глаз пряталось что-то такое, будто он стал свидетелем убийства. На бороде блестели капли воды. Он поздоровался и поцеловал меня в щеку.
– Сниму мокрое, – сказал он, прошел в соседнюю комнату и закрыл дверь.
Я услышала скрипичный квартет, который он обычно не слушал, – должно быть, он выбрал первую попавшуюся передачу, громкость которой показалась ему достаточной. Но этой громкости все равно не хватало. Пока он прятался от меня в соседней комнате, я слышала сквозь музыку звуки, которых он не мог сдержать, но все же отчаянно хотел от меня скрыть: рыдания разбитого сердца.
С трудом представляю, что он сказал ей, как поцеловал ее на прощание, как они в последний раз занимались любовью, как он протиснулся в дверь, как она искала слова, чтобы он остался, бросил меня, а не ее. Как
