ней, изучают и фиксируют любые фразы, эмоции, чувства, за ними – представители сирийских властей – формально вежливые, но напряженные, подозрительные… Даже ее редактор, такой родной, такой знакомый, такой не скупившийся ранее на едкие, но искренние и по – доброму саркастичные замечания, теперь казался странным – не то, чтобы заискивающим, скорее, растерянным, напуганным, отстраненным, и в то же время, ждущим от нее горячих фактов… Наивно было полагать, что после освобождения ее оставят в покое… Теперь она не просто русская журналистка в Сирии, теперь она важный свидетель, очевидец, возможно, как, наверняка думали власти, соучастник пойманного на нее, как на крючок, преступника Карима Диба… Какая уж там свобода…
Но самое чудовищное – это ее несвобода другого характера – несвобода от той сжигающей изнутри агонии, в которую ее отправил Васель. Своими обвинениями, своей холодностью, своей ненавистью… Именно ненавистью… В его взгляде теперь, казалось, не было места ни любви, как он сам признался, ни сочувствию… Ревности, разочарованию, гневу – да… Теперь это их спутники… И она знала, что ей в равной степени будет больно – и если он оставит ее, и если нет… Потому что теперь в равной степени будет нестерпимо находиться и без него, и рядом с ним – съедаемым самыми разрушительными эмоциями, какие только возможны в отношениях между мужчиной и женщиной…
Девушку не стали более держать в больнице. Уже к вечеру ей объявили, что рано утром она в составе охраняемого кортежа будет вывезена в Дамаск, где для ее же безопасности побудет некоторое время в отеле под надзором телохранителей. Предполагалось предварительно заехать на ее съемную квартиру, чтобы забрать вещи.
Влада совершенно не понимала, как такое возможно, но факт ее пленения удалось скрыть от общественности, поэтому она была избавлена хотя бы от этого пресловутого циничного и сиюминутного интереса со стороны прессы, такого характерного и такого унизительного для всех освобожденных заложников, всегда немного жалких и отчужденных в сюжетах журналистов… А может это было и плохо, что вся ее история осталась тайной – она не понимала, чего ожидать от всех этих людей, окруживших ее мнимым вниманием, словно коршуны на охоте…
***
Утро следующего дня выдалось зябким. Девушка куталась в предоставленный ей плед, но дрожь била изнутри… Впервые ее не радовали робкие солнечные лучи, которые даже в безнадежном Хомре, во время пленения, вселяли оптимизм и надежду. Теперь казалось, что своим сиянием они предательски радуются, когда ей так плохо…
Машины тронулись с места. С минуту она отрешенно смотрела вдаль, а потом утерла слезы, поправила волосы и собралась с духом. Что ж, по крайней мере, она сейчас принадлежит самой себе…Ха, вроде как принадлежит… Нет одержимой похоти мужчин, душащих ее своим эго, своим собственническим инстинктом… И в это момент это показалось ей едва ли не самым важным…Не зависеть от мужчин, снова вздохнуть полной грудью… Она постаралась закрыть глаза и расслабиться. Хотела думать о горячей ванне и теплом чае с мелиссой, которые она сможет принять без страха, что к ней в комнату войдут незваный гости. С этими мыслями ее глаза стали постепенно закрываться. Навалился сон. Спокойный и безмятежный, какого у нее не было уже давным – давно…Так непривычно было засыпать снова свободным человеком… Свободным ли?
***
Сначала они подъехали к ее квартире на Кусуре. Девушка должна была собрать вещи. Ей несколько раз повторили, что никто ее квартиру не забирает, что проживание в отеле – временная мера до тех пор, пока не станет ясно, как в дальнейшем будет складываться ее профессиональная деятельность в стране. Очевидно, Влада находилась здесь по работе, хотя, пожалуй, сама об этом почти забыла… Но она точно знала, банально чувствовала, что сюда больше не вернется… Что эта Глава жизни будет закрыта навсегда. Она поднималась в квартиру с щемящим чувством тревоги и тоски – по тем временам, по той себе, по легкости и наивности ее эмоций… Она попросила сделать это сама, в одиночку, несмотря на услужливые предложения приставленного из консульства человека ей помочь.
И вот, она на пороге своей квартиры. Легкая небрежность раскиданных вещей – сейчас уже не вспомнить, оставила ли этот бардак она сама, мечась по квартире в экстренных сборах в то проклятое кабаре, или же сюда заходили, пока ее не было. Конечно, заходили, в поисках ответов, как минимум…Он был тут, она не сомневалась… Почему – то она знала это точно. Взгляд на тумбочку при входе – и щемящая боль, простреливающая по всему телу. Высохший букет роз… Тот самый, который он прислал ей накануне ее пленения, когда она уже горела в агонии от осознания его предательства, но выжидала, вынашивая план мести… Усмехнулась. О какой мести можно говорить в отношении Васеля Увейдата… Если не он тебя уничтожит за твои намерения, то обстоятельства вокруг него… Прошла дальше, на кухню – и снова боль, снова отсылка туда, в тот день. Несмотря на яркий дневной свет, проникающий в комнату из окна, она замечает горящую лампочку, специально ею оставленную для отвлечения внимания приставленного Васелем охранника в тот день.
– А
