будет лежать ровно один кусочек коричневого сахара, а второй он тайком достанет из своих запасов – дабы избежать укоризненного взгляда телеграфистки, уверенной, что есть сладкое едва ли не больший грех, чем опаздывать на службу.
Кабинет Феликса Яновича был маленький – едва ли больше спаленки в его собственной квартире, но почтмейстера это вполне устраивало. В больших помещениях он чувствовал себя неуютно и немного потерянно. Здесь же все было как надо: одно большое окно, из которого открывался вид на задний двор, летом обильно заросший крапивой и лопухами, удобный стол под зеленым сукном, не менее удобный стул, напольные часы с маятником, уютно смахивающим минуты с поверхности дня. Просторную же комнату, в которой раньше располагался кабинет почтмейстера, Колбовский сразу по приезду передал под телеграф.
Устроившись за столом, Феликс Янович, наконец, счел возможным развернуть свежие, еще слегка пачкающие ладонь «Губернские ведомости». Однако же ничего тревожного, что могло бы подкрепить его предчувствие, они не сообщали. Торопливо пролистав газету до последней страницы, Колбовский облегченно вздохнул и, наконец, погрузился в неторопливое спокойное чтение. Когда Аполлинария Григорьевна принесла чай, Колбовский был уже полностью поглощен новостями о бесплатной читальне для рабочих и серии ограблений ювелирных лавок в Москве.
После традиционного чая и газеты день покатился по своей обычной, давно наезженной колее – от просмотра свежей почты и распределения ее по почтальонам, до официального пересчета принесенных посылок и тому подобных хлопот.
Пообедав в трактире господина Савельева томленой утиной грудкой и гречневой кашей, Феликс Янович уже собирался вернуться на почтамт, как прямо в дверях трактира столкнулся с полицейским урядником господином Кутилиным. Невысокий, но крепкий и коренастый, как пень столетнего дуба, Кутилин явно пребывал в крайне скверном расположении духа.
– Прошу прощения, Феликс Янович, – буркнул тот, пропуская его вперед.
– Вы на обед? – добродушно поинтересовался Колбовский, – Утиная грудка сегодня удалась, рекомендую.
– Утиная грудка! – Кутилин, известный любитель вкусно закусить, вздохнул. – Нет, Феликс Янович. Мне сейчас только стакан чая и – бежать! Да-с, бежать!
Эти слова, а особенно то, как Кутилин произнес их – раздраженно-устало, – прозвучали настолько в лад утреннему предчувствию Феликса Яновича, что тот больше не сомневался. С момента той печальной истории десятилетней давности он чуял беду – как иные старики костями чувствуют перемену погоды.
– Что-то случилось? – спросил он тихо, заранее предугадывая ответ.
– Не к обеду будет сказано, Феликс Янович, – буркнул Кутилин, будучи явно не против разделить с кем-то груз его новостей.
– Спасибо, но я уже отобедал, – напомнил Колбовский. – На вас свалилось
