ейская мигалка… Он испугался. Впервые за долгое, очень долгое время он что-то вспомнил и почувствовал.
Значит жив. Все еще.
Василь с трудом разлепил веки. Кровавый туман то вспыхивал, то затухал. Тревожный бипер – это он источал противный цвет. И его следовало бы… Следовало. Что следовало?
Мысли сновали перед глазами серыми мышками, изредка выстраиваясь цепочкой из двух-трех образов.
– Это нормально. Нужно немного… Подождать, – он закрыл глаза и сосредоточился на внутреннем «Я». Нужно было размотать себя. – Сеянец должен проснуться…
Размотка – немудреная операция по структурированию своих воспоминаний. Из мысленного клубка следовало выстроить «себя» от первых минут старта и гибернации, до самых ранних воспоминаний жизни. Двигаясь по этой ниточке Василь, точно Тесей, шел к выходу их пещеры собственного Минотавра.
Девятнадцать миллиардов. Вот сколько человек вспомнил Василь. Не лично, конечно, но… его золотая ниточка вдруг вспыхнула, что когда он с другими сеянцами улетел в космос, на Земле теснилось именно столько. Без войн или каких-то других планетных трагедий, но в грязи и на пустой желудок. Василь долго был одним из этих девятнадцати миллиардов – крутился точно ролик в съехавшей кукушке большого города, пока… Не угодил в ракету.
К звездам людей стали отправлять давно, с того самого года, как на Марсе основали колонию. Маленькую, что островок в Тихом океане. Начатая тогда же программа терраформирования с треском провалилась, и стало ясно, что красная планета – планета мертвая и хорошо на ней одним мазохистам. Но что делать с орбитальным лифтом? Не простаивать же чуду человеческого упорства! И тогда программу освоения космоса «немного» подкорректировали.
Василь был сеянцем. Одним из тех, кому земная жизнь встала поперек горла, и кого Земля отправила искать чистый мир. Ко времени «Исхода» в одном только Млечном Пути пригодных для жизни зкзопланет открыли больше десяти миллиардов. С ближайших и начали. Первые сеянцы должны были взойти через сто шестьдесят лет.
Но раньше самой первой ракеты была запущена теория, что затея с миллиардом сеянцев – затея самоубийственная. Если не убийственная. Ведь, де, подлинная цель не открытие новых горизонтов, а прореживание населения Земли.
Василь верил молве, но ему, как и прочим, было глубоко наплевать. Здесь на Земле он не имел ни единого шанса. А в космосе они были. Пусть ничтожные, но все-таки были.
Он снова открыл глаза и со значением осмотрелся. Взгляд поймал сигнальную лампу. Это она вторила стону бипера.
– Вот тебя-то как раз и нужно выключить, – Василь потянулся к нужной кнопке, но уткнулся в перевязь ремней безопасности.
Немного повозившись с замками, он отстегнулся, привстал на ложе капсулы и нажал кнопку-лампочку. Стало тихо. Слышно было, как «троило» его сердце – это выкачивался из кровеносной системы мезоль, а вместо него вены и артерии наполнялись кровью. Он перевел взгляд на приборную плашку с биопараметрами. Пульс прыгал от шестидесяти до ста шестидесяти… Давление… Гемоглобин… Вот. Температура тела двадцать пять. И продолжает расти.
– Фух. Оживаю.
Он уже достаточно вспомнил себя. Вспомнил настолько, что подумал о выпивке. В изножии, под пластиковым кожухом была спрятана фляжка с коньяком. Армянский и пятизвездочный на входе, теперь коньяк должен иметь шестьсот восемьдесят звезд.
– По одной на каждый год.
Следовало бы проверить целостность капсулы, курс следования и задать базовые алгоритмы по сближению с планетой. Но хотелось дотянуться до фляжки и отметить свое второе рождение, а не следовать инструкции тех, кого и на свете-то уже давно нет.
Полулитровая дубовая фляга оказалась на месте. Василь отвинтил пробку и прильнул ноздрями к горлышку.
– О-хо-хо, – закашлялся он от благородных паров. – Араик бы от зависти лопнул.
Но не во чью-то угоду, а ради собственной будущности следовало выяснить где он и что делать дальше. Бортовой паек рассчитан на десять дней и от показаний приборов зависело первыми, ли последними они станут. Потому он со вздохом отставил фляжку и обратился к приборной панели.
Его капсула была меньше инвалидного автомобиля, чьи окна и крыша выгибались полусферой экрана. Василь активировал экран и точно очутился в открытом космосе. Над головой, прямо по курсу, словом, – везде чернела пустота с застывшей россыпью холодных точек. Он покрутил головой и отыскал свою путеводную звезду. Дзетта созвездия Лиры. К звезде он почему-то двигался боком.
Вместо того, что б отдать команду бортовому компьютеру, Василь взялся за рукоятки хода и выправил курс сам, оставив на потребу машине лишь дальнейшую корректировку. Нос его челнока теперь прямо смотрел на типичного жителя космических просторов.
– Желтый
