мотаюсь, семьи не вижу! А мне здесь – укорять!.. Совести у тебя, Наталка, нет! «Бросил»… Брошу – и «сдуюсь», как Заречный! И что, на паперть?
– Дурак, – тихо сказала сестра, тяжело поднялась, вышла на кухню.
– Ну, вот чего она?! – сунулся Григорий к Серёжке. – Чего под кожу лезет?!
– Ты и впрямь дурак, что ли? – Сергей внимательно посмотрел тому в глаза. – Чего ты выдумываешь? Тебе бело, а ты – черно… Натка тебе одно, а ты, как попка: «не мог вырваться, не мог вырваться»… Все мы понимаем, чего дуркуешь? Ешь вон, закусывай, а то скопытишься…
Гришка, и впрямь, потяжелел. И ввинтилась в башку какая-то неопределённая обида. Не понять – на кого и за что… Но обидно было – до жути!
– И не привязывайся к Натке. Мы с тобой по гроб жизни ей обязаны! Ей да мамане нашей… Если б не они – хрен бы мы с тобой выучились.
– Ну, ты-то особенно выучился! – язвительно вставил Гришка.
– Сколько бабы могли потянуть – на столько и выучился! – отрезал тот. – ПТУ – это тоже два года. А они одни здесь «ломались». И батя парализованный, и нас снабжать надо, и самим что-то кусать… Молчи лучше! Спасибо бы лучше ей сказал! Дурак ты, Гришка…
Помолчали.
– По командировкам-то куда мотаешься? Не в наши края? А то б заехал…
– Нет. По миру всё больше… Здесь, в России, – редко… Вошла Лида.
– Гриш, там машина какая-то иностранная подъехала. За тобой, поди? А ты что, не останешься?
– Нет, Лид, ехать надо. – Григорий встал. Хмель после Серёжкиной тирады вышибло разом, будто и не пил. Он взял бутылку, разлил по стаканам.
Из кухни вышла Наталия.
– Ну, давайте, что ли… – неуверенно произнёс Григорий. – За матушку… Пусть земля ей будет пухом.
Все подняли стаканы.
– Гриша, я тебе потом документы с оказией вышлю – подпишешь… А я уж здесь, потом, в конторе…
– Подожди ты, – досадливо прервал он её. Как-то брезгливо ему стало в этот момент о шмутках говорить, а она, вон – лишь бы чего-нибудь ухватить… – За матушку!
Выпили. Стали прощаться. Григорий уехал.
Он сидел на просторной светлой кухне перед ополовиненной бутылкой коньяка, и взгляд его, упёртый в белое пластмассовое перекрестье окна, казался пустым и бездумным.
Хлопнула входная дверь. Но до того, как появилась жена, в кухню ворвался запах её ещё утреннего парфюма. Тук- тук – туфли сняты. Тук – сумка брошена у зеркала.
– Гриш, ребята приезжали?
Он обернулся.
– Я спрашиваю: дети были? А ты чего такой потерянный?
Она подошла к нему. Увидела на столе бумаги. Взяла, прочитала внимательно.
– Натка всю свою долю Серёжке отписала. Или его детям, – глухо сказал Григорий и выпил из стакана.
Она машинально отодвинула от него бутылку и дочитала бумаги до конца. Ласково потрепала его по голове.
– Ну,
