чем-нибудь, кричите!
– Кого кричать-то? – испуганно спросил Пашка.
– Да кого хочете, шуму побольше!
Сам Ермолай громким прерывающимся голосом костерил всё земное и небесное, что только взбредало на ум его. Обоз состоял из десятка саней, и хищники пока не решались наброситься на жертву.
– Вот они! – закричал Пашка.
– Поблазнилось? – с надеждой спросил Спирька.
– Никого не поблазнилось. Волчище, пасть разинута, а зубы, зубы-то!..
Перепуганный Спирька с головой укрылся тулупом. Объятый страхом подросток не сообразил, что зубов в темноте его насмешливый дружок разглядеть не мог. Пошарив в передке саней, возница вытащил палку, обмотанную тряпьём, отвязал от пояса мешочек, обернувшись назад, бросил все предметы в глубь саней.
– Эй, мальцы! В огневице кремень и огниво с трутом. Вздуйте огонь и пламенник запалите.
Пашка высекал огонь, Спирька подсовывал трут. Пару раз кремень ударил по озябшим пальцам, но Пашка не чувствовал боли. Прошла вечность, прежде чем пропитанное дёгтем тряпьё задымило и занялось. Ермолай уж несколько раз оглядывался в нетерпении. На иных санях тоже зажглись спасительные огни. Спирька, зажмурившись, закутался в тулуп, шептал молитву:
– Матушка божья, Царица небесная! Спаси мя, грешного, от дикого зверя, закрой ему зубы, глаза пусть ослепнут, не видят меня. Матушка Божья, избавь от беды! От зверя голодного не дай мне погибнуть, растерзанным быть.
Пашка, стоя на коленях, сжимал в руках горящую палку, готовясь сунуть её в зубастую пасть. По сторонам вспыхивали светлячки – не понять было, снег ли искрится, волчьи глаза ли светятся. Тени хищников мелькали в колеблющемся свете пламени, но нападать они по-прежнему не решались. Горящие пламенники удерживали их от решительного броска. Впереди слева показались слабые, едва различимые огни. Возница радостно закричал:
– Вот она, Саушинская! Ну, слава богу, спаслись!
Лошадям, уже выбивавшимся из сил и замедлившим бег, добавилось сил.
Обоз сгрудился у тесовых ворот, лошади были в мыле, тяжело поводили боками. В толстенные плахи стучали кулаками, пинали ногами. Во дворе голосила собачонка, басовито лаял волкодав. Сквозь лай послышалась недовольная ругань, и ворота распахнулись, сани въехали во двор. Возницы распрягали, кормили лошадей, весело матерились пос ле пережитого.
– Мужики! – вскричал один. – Васьки-то нету, последним ехал.
– Точно, нету! Вот едрит твою в корень! Пропал Васька.
Мужики загалдели.
– Вернуться бы надобно.
– Каво теперя исделаешь? От Васьки одни кости остались.
– Эх-ма!
Пашка со Спирькой юркнули в избу. Не снимая сермяг, прижались к тёплой печке.
– Вот нехристи! Ни лба не перекрестили, не поздоровались!
У загнетка, не замеченная мальчишками, стояла толстая тётка, уперев руки в боки
