меня пошевелиться:
«Милик, Милик, очнись»! – твердил он.
Да я не слышал. Лицо бледно. Но я дышал.
«Он ранен в грудь, и тяжело!
Что ты наделал, граф проклятый?!
Ты просто парня умертвил! Убил такого молодого!
Почти что юношу! Ему на вид лет почти двадцать!
Он слишком молод! Какой это позор и ужас…
Такого ты убил красавца»… – возопил он.
Меня он в одеяло завернул, на руки взял
Да и уехал.
«Очнись, Милик! Ну же, очнись»! —
Я наконец пошевелился.
«Ты выжил чудом»!
«Да, я выжил» – и голова упала на седло.
Никто не знал, что я бессмертен,
Хоть рана принесла бы смерть.
Глубокая она, и слишком.
Меня к товарищам внесли на одеяле.
А те сказали секунданту:
«Оставьте Милика у нас. Мы его сразу
Похороним».
Мой секундант пришел прощаться.
Он на колено встал, сказал:
«Спокойно спи в земле, мой мальчик.
Ты был красавцем. Погиб ты жертвою несчастной,
Красавчик мой. Как жаль же мне тебя, Милик!
Спокойно спи в сырой земле.
Так никому ты не достался».
Слова эти услышал я. Жаль стало мужика.
На щеку мне тут села муха.
Щекотно стало, лежу и морщусь.
А секундант ой как пугался!!!
«Не может быть! Ведь он же умер»!
Мои друзья рядом стояли,
И еле слышно прошептали:
«Ожил Милик, живой остался»!
А секундант свое твердит:
«Это конвульсии. Милик скончался.
Он был моим любимым другом».
Тут он, конечно, зарыдал,
Поцеловал меня, ушел.
А потом Осмий за дверь глянул.
«Ушел. Нет юноши. Вставай».
Я встал, о девушке сказал.
Меня утешили словами:
«Милик, кончай ты эту дурь тупую!
Встретишь еще! А это так себе, фигня.
Ведь впереди аж триста лет».
«Она умрет – она не мы.
Люди не могут вечно жить
И до ста лет быть молодыми.
Это не эльфы и не мы». —
Ответил я. Но мне хотелось с ней
Встречаться. И не утих —
Ходил к невесте. Мы танцевали на балах.
Я на свидания носился, цветы дарил.
Да только поцелуев нет! Ни разу мы
Не целовались.
Но мы недолго так встречались.
Недель двадцать четыре где – то.
Желала девушка тогда, чтоб только я
На ней женился. Но ненавижу церкви я.
«Прошу, Милик… Женись на мне»! – она молила
Со слезами.
