я на деревьях, —
На ветвях. А поутру дума пришла.
Вернуться ли к царю служить?
Но не хотелось сразу попадаться
На царские глаза.
Я все знал. Как что было.
И этого снести не мог.
Да как снесешь такое если:
Сначала сладко принимают,
Потом в темницу посадили,
Да еще кормят как попало…
Ну нет, не надо.
А если и приду, то если сам решу вернуться.
Я в Петербург пришел. Но жить там негде.
Я помню, – жил в Москве.
Ушел оттуда на войну. Со счастьем.
А почему?
Да там кошмар, – не жизнь, а срам!
Среди деревни стоял гам.
По ночам русские песни пели там.
То гоготали, то орали, гуляя по дворам.
Спать было просто невозможно:
Их тупой рев в дом залетает.
То рев, то визг. А я в отместку
Запел в деревне по утрам.
И не визжал, и не орал, а громко пел
На силирийском.
Вот перестали песни петь крестьянки.
Я их достал! Но так достал…
Они всю ночь почти не спали.
Я пел, ходя по всем дворам.
Пел песни, – все, какие знал.
И глупые бабы почем сразу
Нажаловались царю Петру.
«Юнец какой – то, что ни утро, —
Все ходит, ходит по дворам.
Он спать деревне не дает!
Нам это очень надоело.
Поет красиво, язык не наш.
НИКТО ЕЩЕ НЕ ПЕЛ, КАК ОН.
А песни разные бывают.
То грустные, то для потехи.
Каждую ночь, —
Заря забрезжит, и все…
Царь Петр! Казни певца,
Он нас замучил»!
Тот хмуро глянул на крестьянок:
«Что вы на отрока напали?
Вы его песни все слыхали.
Ко мне его, – мне будет петь».
…Я пел в деревне песни долго.
Нажаловались на меня.
И вот пришел царский гонец.
Ко мне. Отпер я двери.
«Здесь кто – то по утрам поет.
Наш царь желает песни слушать.
Юнец какой – то распевает».
Мне Осмий сразу же сказал:
«Иди к царю, Милик.
Пропой Петру несколько песен.
Награда будет может быть».
Гонец сказал идти за ним.
«Пошли за мною, отрок».
Я даже пел, когда пошли к царю.
Деревня ставни закрывает.
Но мне теперь – то все равно.
«Так это ты поешь красиво
На инородном языке»? —
Спросил гонец, коня стегнув.
«Да, это я. Я
