смотреть на полеты. Это все вполне объяснимо, но при чем тут некролог? Он выглядел… ну, не знаю… таким здоровым… По-моему, такие люди предпочитают вообще не размышлять о смерти и обо всем, что ее сопровождает…
Амалия хотела заметить, что человек далеко не всегда контролирует свои слова и поступки перед смертью, но баронесса Корф была женщиной и поймала себя на том, что ей попросту наскучило обсуждать смерть какого-то бедняги на Стрэнде. Да, это трагедия, спору нет, но сколько беженцев из России пережило куда более страшные трагедии, о которых не пишут в газетах, сколько судеб поломала революция, и сколько она поломает еще…
– Честно говоря, я не вижу смысла гадать, что именно тот бедняга имел в виду, – произнесла баронесса вслух. – Ты же сама сказала, что в утренних газетах должны написать о случившемся, и там наверняка будет его адрес. Если хочешь, можешь сходить и поговорить с его женой. Моральное право на это у тебя есть – в конце концов, ты последняя, кто общался с ее мужем…
Однако, увидев, как просияло лицо Ксении, Амалия едва не раскаялась в том, что подала такой совет. «Бедная девочка, у нее нервы на пределе… Она совсем как я, все время терзается, что могла что-то изменить – и не справилась, не сделала… В Ницце, где я создала приют для наших беженцев, она точно так же изводила себя из-за каждой неудачи… да еще тот случай с поклонником, который совершенно выбил ее из колеи… Еле-еле удалось уговорить ее перебраться в Лондон… потому что во Франции на каждом шагу встречаешь русских из той, другой жизни, там тебе не дадут забыть, что мы потеряли родину и обречены скитаться… Но разве в Лондоне лучше? Ювелирные магазины забиты русскими драгоценностями, которые уходят за бесценок… Газеты – что ни номер, то статья о большевиках, с этой типично английской язвительностью, за которой скрывается самый обыкновенный страх… И еще черт меня дернул предложить ей изменить образ жизни, чтобы отвлечься, и найти себе какое-нибудь занятие. И вот – она устроилась печатать на машинке рукописи, поселилась отдельно, словно у нас нет этой квартиры… и если с Ксенией что-нибудь случится, я могу и не успеть помочь ей. – На мгновение в глазах у Амалии потемнело, но она тотчас овладела собой. – О боже, нет, только не это, только не это… Я не переживу, если с кем-нибудь из моих детей что-то случится. Не переживу…»
– Мама, с тобой все в порядке? – с тревогой спросила Ксения.
– Все хорошо. – Но руки у Амалии дрожали, и она едва не опрокинула чашку. Ища, о чем бы поговорить, она с готовностью ухватилась за первое пришедшее на ум воспоминание. – Ты мне говорила по телефону про твоего нанимателя… Уильяма Бедфорда. Помнится, твои братья одно время зачитывались романами какого-то Бедфорда… правда, это было так давно…
– Это тот самый Бедфорд, автор детективов, – кивнула Ксения. – Он диктует мне свой новый роман, потому что его почерк, как он уверяет, никто не в состоянии разобрать.
– И как тебе его книга?
Ксения вместо ответа лишь пожала плечами.
– Что, настолько не вдохновляет?
– Ну я же не видела текст целиком, –
