тобою играют втёмную, тем более так грубо, чуть ли не принимая за дурака, – становится не по себе…
Как ушат ледяной воды… когда-то перестоявшей на жаре и заросшей тиной.
Особенно сейчас, после нашего триумфа. Да что там «нашего» – всего человечества. Или, по крайней мере, разумной его части. Той, что ещё не разучилась мечтать.
Мы только что закончили вторую фазу «Прорыва к звёздам» – модернизированной программы Breakthrough Starshot – наверное, самого амбициозного проекта в истории. И далеко не самого затратного – уж явно не дороже для природы, чем укрывать небо покрывалом из спутников ради ничтожного выигрыша в связи, а потом постоянно латать его. Задействованная энергия в пару десятков сибирских ГЭС, технологии на грани полуфантастики, колоссальная биоинженерная работа – и всё это ради того, чтобы через сотни миллионов лет, где-нибудь в наших галактических окрестностях, кто-нибудь, хоть на базовом – генетическом – уровне похожий на нас, взглянул на небо и задался вопросом… Нет, не «кто я?», не «что такое мир?», не «в чём смысл жизни?» – пусть это будет его, уникальный, вопрос.
Глядишь, к концу нашей вселенной эти вопросы и сложатся в какой-никакой ответ…
Если коротко – мы послали целую армаду нанозондов под лазерными парусами с нашим, земным микромиром – генно-модифицированными бактериями и вирусами, выращенными здесь, на орбите, – к ближайшим звёздам. За ней стояла, конечно, огромная моральная проблема: что, если мы заразим уже живую планету? Не устроим ли мы там эдакую чёрную смерть, а то и что похлеще? А если там есть разумные существа? Вдруг они заметят работу стотераваттного разгонного лазера – во всяком случае наш Breakthrough Listen способен заметить намного менее мощный лазер за четыре световых года – сложат дважды два и сделают ответный «подарочек»?!
– Да, или явятся сами на тарелках. Суповых, – с сарказмом отметил Ян Вэйли, мой китайский напарник, высмеивая алармистов на Земле. Было странно слышать шутки от этого молчаливого, кропотливого, сосредоточенного на работе пилота. Хотя все мы люди.
Так или иначе, после дискуссии в сугубо научных кругах риск сочли минимальным, учитывая огромные потери нанофлота в Солнечной системе и дальше по курсу, его рассеивание в межзвёздном пространстве, низкую вероятность встретить не то что разум, а вообще что-либо хоть отчасти отвечающее потребностям братьев наших меньших… точнее, «наших микробратьев».
Следующей должна была стать эскадра вдогонку за Оумуамуа – всё-таки нужно удостовериться, что это просто комета.
Ну а «широкой общественности», которая больше была озабочена вопросами из разряда «на что и зачем тратятся «деньги налогоплательщиков» – даром что значительная её часть и так кормилась с безусловного базового дохода, – и «не пора ли уже свернуть пилотируемую космонавтику, потому что «автоматика лучше», и перестать посылать зонды ко «всяким там плутонам, ведь мы туда всё равно не долетим и что там делать?» – вот этой правильной публике пообещали не только красивые картинки с Проксимы Центавра всего через двадцать пять лет, но и новейшие гаджеты – побочный эффект «Прорыва к звёздам».
Прикинул: мне будет шестьдесят четыре – должен дожить. Буду нянчить внуков, показывать фотографии каменного, скорее всего, мира под маленьким красным солнышком и рассказывать про то, как деда пересаживал друг дружке гены всяких экстремофилов, обитающих внутри камней, на дне Марианской впадины, в кипящей воде или в мышьяке и чернобыльском расплаве, чтобы они выжили везде – даже на планете, где лёд горячее кипятка, а дожди идут фтороводородные.
Подумал, и кольнуло жалостью к своим созданиям, которым – хочешь не хочешь – придётся начинать свой путь в таких невыносимых условиях. Всё же дети мои…
А потом найдутся те, кто скажут, что все снимки нарисованы в графическом редакторе, а мы живём внутри шара с дырками на месте звёзд. Надеюсь, то будут не мои внуки.
Но что забегать вперёд, в будущее, которое может и не настать. Собственно, держа это опасение – с нашим Домом всякое может случиться – за скобками, и был запущен проект осеменения космоса земной жизнью. Возможно, если мы действительно одиноки во Вселенной, то в этот миг мы стали по-настоящему первыми в Космосе – первыми из живых.
Этот момент хотелось отпраздновать.
– Шампанское бы хорошо, – помечтала Криста, черноокая красавица-биотехнолог из Нью-Гемпшира. Её рунглиш был так хорош, что воспринимался почти как язык Толстого.
Я рассмеялся:
– Да, из very-very больших бутылок. И за бортом. Оседлаем, выбьем пробки и полетим догонять флот, как барон Мюнхгаузен на пушечном ядре!
– Оставляя облака межзвёздного вина, – поддержал Вэйли, запрокинув голову и зажмурив глаза – своей фирменной манерой, означавшей безудержную веселость.
– Инопланетяне очень удивятся, когда увидят в спектрометрах…
– Маленькие-маленькие
