– резко меркнет свет, на сцену устремляется луч прожектора, отчетливо высвечивающий его фигуру. Обычный молодой или кажущийся молодым мужик, держится просто, ни на что не претендуя, ничего не обещая. Безучастно висит гитара на плече. Он ждёт. Он поднимает руку – и рев толпы смолкает. Нервные пальцы перебирают струны, глаза смотрят поверх всех, куда-то ввысь и вдаль. Миг, всего один лишь миг, и происходит чудо – он человек и нечеловек, он с вами и в то же время сам с собой.
Глаза горят и устремлены в каждого, голос – миг назад обычный голос – приобретает нечеловеческую силу, адские интонации. Инструмента нет, он слился с телом, и всё вместе – голос, глаза, гитара – излучают жизнь, прямиком в ваши души. И никуда не уйти, не спрятаться – вы поражены, вы заколдованы, вы связаны крепкой нитью с ним – с тем, кто стоит на сцене. И нет его боли, нет вашей боли, есть общая, для всех единая боль. Боль Жизни – болит, значит, живёте. Значит, все не зря, значит, есть Человек.
…Так же внезапно голос обрывается, зажигается свет, и вы столь же экстазно аплодируете, стоя, молча и не успев еще разобраться ни в себе, ни в песне, ни в том, что произошло. Перед вами снова молодой мужик, лет 35-40, не больше,глаза снова смотрят вдаль и ввысь, губы шепчут тихо слова благодарности. Он уходит.
Вы говорите «талант», рассказываете знакомым, все восторгаются, удивляются: «это чудо! это непостижимо! это невероятно!» А в сущности ничего и не было – того, что вы себе возомнили.
Просто человек спел свою песню.
В общем, милые такие элитарные штучки. Но для меня, замаянного МАИ и маёвцами, это, что ни говори, была отдушина.
И песни свои первые я принёс в «Бригантину». И приглянулся ими, песнями.
В общем, всё это было очень мило, ласково и невинно.
Ну а потом, на третьем курсе, началось…
То Багира у меня на коленях.
То Таня Горохова в ночной сорочке, на кухне Маринки-Ленькиной квартиры, с голыми ногами. Тоже у меня на коленях, и я не знаю, что с этим делать.
То мы с Леной Комаровой просто гуляем по улочкам Москвы.
То Наташа через всю Москву летит ко мне, чтобы записку оставить на вахте общаги про конкурс песен.
И даже Марина наша основная вдруг фиктивный брак предлагает. Чтобы начинающий поэт Дима Курилов в Москве смог остаться.
Короче, это был если не малинник, то цветник уж точно. И я расцвёл – как там у Маркеса Пруста? – под сенью девушек в цвету? Вот именно. Примечание редактору: если вы исправили Маркеса на Марселя, верните Маркеса обратно – это специальная шутка. Для тех, кто не понял, в чём шутка – почитайте Пруста. Или хотя бы Маркеса.
В общем, мне было приятно в группе девушек нервных, в остром обществе дамском. Но я как-то по-тихому уходил от дальнейшего развития, углубления и усугубления.
Возможно, потому что не хотел разрушать тонкий круг своеобразных лит-отношений.
Возможно, потому что был влюблён в другую девочку и считал нечестным пользоваться ситуацией. А может, просто стеснялся
