доволен: его рискованный шаг, когда он пожертвовал боеспособный отряд гардар за двенадцать тысяч ополчения неумех-вилланов, себя оправдал. В присутствии самого императора, его много раз признавали гениальным. Было чему радоваться! Два легиона новобранцев, разбавленных до трети ошмётками кадровых легионов, спешно переформировали в три полнокровных. К ним добавлялся гвардейский «Золотой» легион и несколько корунел, уцелевших настолько, что их решили не объединять. И легиона полного не будет, и гордость профессиональных солдат, отступивших лишь по приказу и не заслуживших, чтобы их лишали знамени, не ущемлена. Впрочем, этих двадцати пяти тысяч – если считать с рыцарями и сотней гардар, оставшихся от тысячи, всё равно недоставало для того, чтобы дать решительный бой базиликанцам. По слухам, уже переступившим границу Ассании и почти сломившим сопротивление в Изенском холмогорье. По слухам, опять же, выходило так, что передовые отряды базиликанской лёгкой конницы – составленной в основном из номадских наёмников, уже в нескольких миллариях от лагеря обретались. А один, самый смелый, месяц назад напугал три тысячи стражников и солдат – гарнизон Торгарда, который император выделил своей столице от щедрот. Ну… и чтобы торгардцы не вздумали бунтовать против него. Про недовольство его трусостью шпионы доносили всё больше неприятных вестей даже из собственного лагеря. Выходило так, что если не подставить шею под меч базиликанского полководца, голову снесут собственные солдаты, обозлённые неудачами, напуганные и растерявшие боевой дух торингов…
– Во имя Святого Креста и Пречистой Розы, символов Доброты и Благочестия, я, Император Тор Теодор прошу тебя, отче, принять мою исповедь!
Он, лязгнув доспехом, преклонил колено и святой отец, прелат его походной церкви Роберт, поставил ему на обнажённую макушку серебряную чашу, до краёв полную воды. По обычаю и праву исповедника.
– Говори, сын мой, – тихо сказал священник. – Я весь внимание!
– Страшно мне, отче, – истово сотворив Святой Знак, сказал император. – Страшно и не вижу просвета! Я терплю поражение… Моя страна гибнет, а большей частью уже – под пятой врага! Я хочу как лучше, а вместо этого встречаю сопротивление даже у своих. Граф Грейд, в жилах которого четверть моей же крови, отказался снабжать войско провиантом! Фуражом!!! Я не мог позволить, чтобы кони и люди голодали… Пришлось повесить его и его сына. Пришлось штурмом брать замок! Я потерял три десятка своих солдат убитыми!
– И ещё двести погибло, защищая замок, – тихо добавил священник. – Тоже твоих подданных, сын мой! Они ведь только защищали свой запас на зиму. После того, как лагерь разместился на полях, на которых ещё не убрали хлеб, у них не осталось другой надежды прожить зиму. Только – тот запас. И фуражное зерно…
– Я понимаю, – вздохнул Теодор. – Вот и говорю, что грешен! Ведь мне приходится, защищая народ, обирать его страшнее, чем базиликанцы это делают! Я слышал, в Данарии мой отряд был встречен вилланами враждебно. А командира их партизан даже пришлось вздёрнуть на колокольне, он невместно разговаривал с моим сотником! Правда, потом с трудом ноги унесли…
