часто бывать не придется, но разок-другой отпустят. Знаешь тут памятник Воровскому в тупичке?
– Знаю.
– Иди туда, увидишь там зеленый автобус, номерной знак 3911. Тебя ждут. Сразу поедешь в школу.
– Но… – начал Виталий.
– Не прощался с мамой? С девушкой? – перебил его начальник и спросил: – Где твой дом?
– На Таганке.
– Так и быть… – Начальник вырвал листок из календаря, написал на нем что-то и протянул Виталию: – Дашь это водителю автобуса. Скажи ему свой адрес. На прощание с мамой пять минут. Всё. Дай руку. Удачи тебе, Самарин. Иди…
Школа располагалась в дачной местности. Кругом высоченные сосны, то и дело слышен слоновий рев электричек и замирающий вдали их рокот. Общежитие было в деревянном двухэтажном доме с резными наличниками под крышей и на окнах. Говорили, будто это была дача какого-то сановного попа. Учебные занятия проводились в новом одноэтажном, похожем на барак здании, скрытом в густой зелени. Курсантов было человек сорок, и все они были, в общем, однолетки Виталия. Куда и зачем их готовят – знать им пока не положено, даже запрещено говорить об этом друг с другом. Но как ни было сверхстрого это правило, на другой же день, когда поблизости не оказалось начальства, все говорили, что им предназначена работа во вражеском тылу.
На третий день в школу приехал тот начальник с Лубянки, и теперь Виталий узнал, что его зовут Иван Николаевич Урванцев.
Они уединились в одном из учебных классов, сели за стол друг против друга.
– Необходим разговор по твоей докладной, – сказал Иван Николаевич, вынул ее из портфеля, положил перед собой и разгладил ладонью.
– Там, наверное, много всякой чепухи, – сказал Виталий. – Вы предупредили меня: писать подробно, и в голову лезло всякое. И потом…
– Минуточку, Самарин, – прервал его Урванцев. – Сразу договоримся: в нашем деле чепухи не бывает, и вообще предоставь-ка оценивать твою работу мне. А пока отвечай на вопросы! – Это было сказано достаточно строго, чтобы Виталий весь внутренне подтянулся. Урванцев стал перелистывать его докладную, и Виталий увидел; что ее страницы испещрены пометками синим карандашом. – Вот… Эпизод с Карандовым… Было ли что-нибудь подтверждавшее, что он действительно работал снабженцем?
– Что ж тут могло быть? Документы он мне не показывал…
Урванцев недовольно поморщился:
– Всякая работа, Самарин, оставляет в человеке свой след, и надо уметь этот след увидеть. Самое элементарное – он когда-нибудь о той работе рассказывал?
Виталий напряг память:
– Разве один только раз – когда я порадовался, как он ловко добывает шамовку, он засмеялся и сказал: «Все-таки я снабженец».
– Так… А еще?
Виталий долго думал, Урванцев терпеливо ждал.
– Однажды он еще сказал, что снабженец – крылатая профессия, можно всю страну облетать, пока прокурор не остановит.
– Ну, видишь? – обрадовался Урванцев.
– И
