цепкую наблюдательность. Так что я брал тебя не за глаза и в тебе, в общем, не ошибся. Здесь, в школе, ты получишь некоторые знания, которые тебе потом пригодятся, но, для того чтобы стать разведчиком, этого мало, и ты учти: разведчик учится всегда и каждый день.
Так впервые между ними вслух было произнесено это слово – «разведчик», и Виталий уже понимал, что станет его делом на войне.
Самарин провожал Урванцева к калитке, где его ждала автомашина. Они шли по узенькой, уже затемненной сумерками аллее, под ногами у них шуршали опавшие листья.
За калиткой Урванцев крепко пожал Виталию руку, сел в машину, и она сорвалась с места, крутя за собой золотую вьюгу листопада.
Шли занятия с утра до позднего вечера – и все интересно.
Как-то уже глубокой осенью читал им лекцию партийный работник из Белоруссии. Он только что прибыл оттуда, из вражеского тыла, где, как и в мирное время, являлся секретарем райкома партии, только теперь подпольного. Через фронт перебрался на своих двоих без особых трудностей и приключений. Но для этого ему пришлось подходить к Москве с юга – крюк сделал огромный. Назад его отправят на самолете и сбросят с парашютом. Рассказав об этом, он вдруг спросил:
– Я слышал, среди вас есть товарищ, который уже переходил через фронт, причем в месте очень густого насыщения вражеских войск. Кто это?
Самарин встал.
Но в это время лектор добавил с улыбкой:
– Правда, мне сказали, что вы переходили фронт под прикрытием всей двадцатой армии.
Под общий смех Виталий сел. Черт дернул его вставать! Потом секретарь райкома стал рассказывать очень интересное и важное.
– На финской войне, – говорил он, – мы узнали очень опасное вражеское оружие: мины-ловушки. В доме лежит на столе автоматическая ручка. Возьми ее – и останешься без руки. А у нас теперь такая ловушка – иной человек. Вот, к примеру, в нашем райцентре на почте служил в отделе посылок дядька, уже в летах. На заем подписывался на полный оклад. На выборах голосовал до восьми утра. Благодарственными грамотами за труд все стены у него в доме увешаны. А пришли в наш город фашисты, и этот дядька пошел в гестапо со списком коммунистов нашего города. И получил за это должность при комендатуре. А вскоре мы узнаем, что, оказывается, наш образцовый дядька в двадцатые годы был в эсеровской банде, захватившей город Мозырь, и сам расстреливал там коммунистов и красноармейцев. Был тогда же схвачен, приговорен к расстрелу, но бежал. А в тридцатые годы под другой фамилией появился уже у нас. Вот тебе, пожалуйста, типичный человек-ловушка: с виду вроде бы целиком наш, а на самом деле враг. Ну, мы его все же кокнули, исполнили, так сказать, давний приговор…
А то случай такой. Был у нас поп, отец Дмитрий. Натерпелся он лиха от наших антирелигиозников. Сыну его в девятилетке диплом не дали, он завербовался на Север и там как-то погиб. В 1939 году мы церковь закрыли по просьбе, конечно, трудящихся. На что жил этот поп последние два года – непонятно. Местные товарищи острили,
